Мне надо было бы, естественно, вспомнить специальный эдикт императора Клавдия, упомянутый Светонием, о том, что «нет ничего лучше сока тиса против укуса гадюки». Это правильное гомеопатическое лечение, так же как дикая олива — аллопатическое. Я нашел, что Топселл в «Змеях» (1658) рекомендует сок барвинка: еще одно гомеопатическое лекарство, так как барвинок — «цветок смерти».

Сказание о Хлеве Хлау Гафесе

Мат, сын Матонви, сказал:

— Дайте мне совет, не знаете ли вы девицу, которая подошла бы мне в жены?

— Господин, — отвечал Гвидион, сын Дона, — нет ничего легче. Тебе нужна Арианрод, дочь Дона и твоя племянница, дочь твоей сестры.

Братья привезли Арианрод к Мату, и она предстала перед ним.

— Девица, — спросил Мат, — ты и в самом деле девица?

— Не знаю, господин, есть ли на свете больше девица, чем я. Тогда он взял свою волшебную палочку и низко опустил ее.

— Перешагни через нее, и я сам скажу тебе, кто ты.

Арианрод перешагнула через палочку, и тотчас появился светловолосый юноша. Он окликнул ее, и Арианрод бросилась к дверям. А еще появился младенец, которого никто не успел разглядеть, потому что Гвидион, быстро завернув в бархатное покрывало, спрятал его в сундуке в изножье кровати.

— Пусть будет так, — сказал Мат, сын Матонви. — Окрестите этого юношу и нареките Даланом.

Юношу повели крестить, а потом он взял и уплыл в море, в котором обрел свою природу и мог жить лучше всякой рыбы. Поэтому-то его и назвали Далан, сын Волны. Волна всегда поддерживала его, а смертельный удар ему нанес его дядя Гованнон. Это был третий и роковой удар.

Гвидион спал в своей кровати, как вдруг услыхал тихий плач, который доносился до него из сундука. Плач был не такой громкий, чтобы все его слышали, но Гвидион проснулся, торопливо открыл сундук и увидел малыша, который изо всех сил разворачивал бархатное покрывало. Гвидион взял его на руки и отнес женщине, чтобы она его кормила. Прошел год.

К концу первого года малыш был уже ростом с двухлетнего ребенка, а к концу второго года сам отправился во дворец. Гвидион увидел его, и мальчик его узнал и полюбил его больше кого бы то ни было. Так мальчик жил при королевском дворе, пока ему не исполнилось четыре года, а ростом и умом он был с восьмилетнего.

В один прекрасный день Гвидион отправился в путь и взял с собой мальчика. Они подъехали к замку Арианрод, и Арианрод вышла поздороваться с Гвидионом, и Гвидион тоже поздоровался с ней.

— Что за мальчик с тобой? — спросила она.

— Твой сын, — ответил он.

— Горе мне! — воскликнула она. — Зачем ты меня позоришь? Зачем ищешь моего бесчестья и никак не успокоишься?

— Если ты мучилась от стыда так же, как я, воспитывая мальчика, то невелик был твой стыд.

— Как его зовут?

— У него нет имени.

— Пусть так и будет. Никто его не наречет, пока я сама не нареку его, когда захочу.

— Клянусь небом, ты порочная женщина. Но что бы ты ни говорила, мальчик получит имя. Тебя же одно мучает — никто больше не называет тебя девицей.

В ярости Гвидион покинул Арианрод и возвратился в Кайр Датил.

На другое утро он взял мальчика и отправился с ним по берегу моря до самого Абер Меная. Там Гвидион из осоки и морских водорослей сделал лодку, а из сухих веток и сухой осоки у него при помощи колдовства получилась кордовская кожа. Когда же он покрасил ее, то и вовсе ничего красивее никому еще не доводилось видеть. Он поставил в лодке парус и поплыл с мальчиком по морю к замку Арианрод.

Гвидион стал шить башмаки и занимался этим до тех пор, пока его не заметили из замка, и тогда он поменял обличье себе и мальчику, чтобы их никто не узнал.

— Что за люди там в лодке? — спросила Арианрод.

— Башмачники, — ответили ей.

— Посмотрите, что у них за кожа и какую работу они делают.

Когда слуги Арианрод подошли к лодке, Гвидион как раз золотил и красил кордовскую кожу, о чем они и доложили своей госпоже.

— Что ж, — сказала Арианрод, — снимите мерку с моей ноги, пусть они сошьют для меня башмаки.

Гвидион сшил для нее башмаки, но не по мерке, и когда она их надела, то они оказались ей велики.

— Слишком велики, — сказала Арианрод, — но все равно заплатите им. И пусть они сошьют другие, поменьше.

Гвидион сшил другие, но они оказались ей малы.

— Скажите им, что эти не налезают мне на ноги.

Слуги передали Гвидиону слова Арианрод.

— Клянусь, я больше не буду шить ей башмаки, пока своими глазами не увижу ее ноги.

С тем слуги вернулись к Арианрод.

— Ладно, — молвила она, — так и быть, спущусь к ним. Она вышла из замка и когда приблизилась к лодке, Гвидион был занят тем, что кроил башмаки, а мальчик сшивал их.

— Здравствуй, госпожа, — приветствовал ее Гвидион.

— Господь с тобой. Никак не пойму, почему ты не можешь по мерке сшить мне башмаки.

— Раньше не мог, а теперь у меня получится как надо.

Тут невесть откуда прилетел королек. Мальчик выстрелил и попал ему в лапку точно между сухожилием и костью.

— Твердая у тебя рука, с такой и на льва можно идти.

— Небо не будет к тебе благосклонно, но мальчик все-таки получил имя, и хорошим именем ты его нарекла. Хлев Хлау Гафес будет он зваться отныне. Лев с твердой рукой.

Кожа исчезла, словно ее никогда не было. Вновь появились водоросли и осока, и Гвидион больше не шил башмаки.

— Ты прав. Лучше ты ничего не мог придумать, чтобы мне насолить.

— Пока еще я тебе не насолил, — ответил Гвидион, возвращая мальчику его облик.

— Что ж, — не сдалась Арианрод. — Пусть будет так. Но мальчику никогда не взять в руки оружия, пока я сама не одарю его им.

— Клянусь небом, — вскричал Гвидион. — Злись не злись, а у мальчика будет оружие!

Они отправились в Динас Динхлев и там жили, пока Хлев Хлау Гафес не научился легко управляться с конем. Он вырос в прекрасного лицом и телом юношу, но Гвидион знал, что ему свет не мил без коня и меча, и призвал его к себе.

— Завтра мы уезжаем, — сказал он, — так что гляди веселей.

— Хорошо.

На другой день, едва занялась заря, Гвидион и Хлев Хлау Гафес отправились к берегу моря, а потом в сторону Брин Ариена. На вершине Кевн Клидно они нашли для себя коней и поехали в замок Арианрод. Приблизившись к воротам, они приняли обличье двух юных друзей, разве лишь Гвидион был с виду посильней своего товарища.