Этого не должны были знать уличные друзья и школа. Однажды из района или области приехал следователь. Вызвал меня и беседовал со мной около часа с глазу на глаз, задавая разные вопросы, и сразу уехал. Поленовы, моя мать и бабушка, конечно, очень волновались, опасаясь, что следователь выведает у меня что-то компрометирующее их перед советской властью. Мемориальный музей В. Д. Поленова был по форме и по духу кусочком дореволюционной России и не соответствовал лозунгам сталинского времени. Среди сотрудников музея не было ни одного члена партии. Но за моим допросом ничего не последовало. Об этом событии я никому не рассказывал. О нем и в Болшеве не знали.

Упомянутый переполох от посещения мною тайного храма есть знак, утверждающий истину моего последующего изложения.

В разговоре о соблюдении тайны мне строжайшим образом было запрещено заглядывать на погребицу, находившегося под окнами кухни и гостевой комнаты погреба. Запрет был несколько раз повторен. Теперь могу предположить, что именно там хранились богослужебные сосуды и облачения и с этим был связан строжайший запрет. Они, как я теперь узнал, сданы Ириной Алексеевной в Московскую духовную академию, как и антиминс, и портрет о. Сергия в рясе работы М. В. Нестерова «Тяжелые думы», который я помню висящим над кроватью Ирины Алексеевны и доступным для взгляда. Какое-то время он был закрыт белой простыней. Любопытствующим Ирина Алексеевна говорила, что это портрет неизвестного священника. Факт передачи священных предметов в МДА свидетельствует однозначно, что о. Сергий оставался священником и служил.

Знаменательно то, что о. Сергий и Ирина Алексеевна разрешили жить в доме монахине Феофании. Но этого имени не было в общении, называли ее гражданским именем — Елена Григорьевна. Она жила почти незаметно для других в маленькой комнате рядом с парадным крыльцом, обращенным к въезду на участок. Парадная дверь дома в те 8 лет, когда я там часто бывал и жил по много дней подряд, была всегда закрыта, через нее не проходили и самые знаменитые посетители дома. Их обводили вокруг дома и вводили на веранду, расположенную с противоположной стороны дома. Люди попроще проходили через крыльцо на кухню и оттуда в главный коридор дома. Дверь из коридора в сторону парадного крыльца также всегда была плотно закрыта, даже, вероятно, заперта. Смутно припоминаю, что я не раз пытался отворить эту дверь, любопытствуя, что за ней, но это не получалось. Но однажды она открылась для меня. Ее отворила матушка Феофания, которая была мне мало знакома, несмотря на мое неотлучное пребывание в доме. В тот день и час мы с ней, возможно, только двое оставались в доме. Сергей Николаевич и Ирина Алексеевна, видимо, по какому-то важному делу уехали в Москву. Александра Алексеевна и ее муж были на работе. Тетя Поля, возможно, и была в Болшеве, но в доме ее не было видно. В этих условиях Елена Григорьевна — матушка Феофания, низкий ей поклон и вечное церковное поминовение, — решила просветить мальчика, жившего в доме. Она, открыв дверь из коридора к парадному крыльцу, открыла ему тайну дома. За таинственной дверью, открытой мне, находилось продолжение коридора, который заканчивался дверью на парадное крыльцо. Слева, если смотреть из дома, была дверь в маленькую комнатку. Здесь была устроена келия матушки[519], в которую она меня ввела, посадила на стул, угостила чем-то. Но для меня радостнее всяких угощений было общение с ней. Она показала мне иконы, рассказала о Божией Матери и святых, изображенных на иконах. Меня в ее келии охватило чувство благодатной радости. Она, конечно, заметила это и в награду за мою отзывчивость на ее откровение решилась показать мне и главную тайну дома о. Сергия и Ирины Алексеевны.

В коридоре напротив келейки была другая дверь. Матушка открыла ее. Это была довольно узкая ванная комната, вытянутая вдоль коридора. В ней вдоль стены стояла обычная чугунная эмалированная ванна. Вода к ванне подведена не была, т. к. водопровода в доме не было. Пользоваться ванной было нельзя. В стене противоположной открытой для меня двери была другая дверь, ведущая в коридорчик перед кухней. Заметим необычную планировку ванной комнаты: две двери. Если стучат и вызывают вас с одной стороны, вы можете тайно покинуть помещение через другую дверь. На ванне, в правой ее части, лежала широкая гладкая и свежая доска. На ней были установлены иконы. Перед иконами горела лампада, свидетельствуя о посещаемости этого места. Матушка Феофания сказала мне, что о. Сергий здесь служит. Вероятно, я тогда не понял, что скрывается за глаголом «служит». Теперь я понимаю, что ванная комната, часть коридора и келия монахини Феофании были домовым храмом о. Сергия, где он совершал службы[520] как священник. Ванная комната была алтарем, коридор трапезной частью, а келия — притвором. Двери из трапезной части были на оси храма, перпендикулярной главной оси, шедшей от алтаря к притвору. План храма соответствовал каноническому плану православного храма. Расположение осей храма не вполне соответствовало этому канону. Главная ось должна располагаться по линии запад — восток. В нашем случае она была ориентирована на северо-восток, даже более на север. Но в России много храмов, в которых не вполне выдержано требование ориентировки главной оси на восток. Примерами могут служить храмы Первой градской Голицынской больницы в Москве и расположенной рядом Патриаршей больницы святителя Алексия Московского. В Патриаршей больнице два храма постройки начала прошлого века. Главные оси их взаимно перпендикулярны. Это отступление я сделал для того, чтобы сказать, что план храма о. Сергия был вполне каноничен по нормам Русской Православной Церкви.

Престолом могла служить доска, на которую стелился антиминс. Столика-жертвенника могло не быть. Не было и дьяконских дверей. Вход в ванную служил царскими вратами. Могло не быть и завесы. Меня нисколько не смущают эти отклонения от канона внутреннего устройства православного храма. В то время заключенное духовенство совершало литургии на пнях в лесу, где не было ни стен, ни дверей, ни завесы у царских врат. Иногда престолом являлась грудь заключенного собрата священника, который лежал в период совершения таинства.

Литургия о. Сергием могла совершаться по чину, близкому к тому, в котором мне пришлось участвовать своим присутствием и внутренней молитвой в Вифлиемской пещере. Там пространство храма небольшое, примерно прямоугольное в плане, имеет два входа с лестницами от поверхности земли. Между входами в храме — вертикальная стенка пещеры, у которой находится серебряная звезда на месте Рождества Христова. Над звездой, вправо и влево от нее, вырублена ниша в скале, на дне которой, на высоте около 1 м