сейчас в своей каюте, услышать тихое, почти детское дыхание Любы и улечься рядом. Но тут же предупредил сам себя, что лучше идти играть, потому что именно сегодня, во время представления, ему показалось, что Люба взяла над ним верх, особенно когда прижалась к нему в темноте и попросила поцеловать ее.

Графу и впрямь незачем было торопиться на корабль. Как раз в тот момент, когда он вспомнил о Любе, из такси, подъехавшего к причалу, вышла Антигони. Она слегка нетрезвой походкой прошлась немного и повернула к трапу, возле которого дежурили пограничники. Один из них при виде ее вытянулся, заулыбался и сказал по-гречески своим друзьям:

— Ох, как бы я ей засадил… — и под общий смех обратился к Антигони: — Мадемуазель?

Та вспомнила совет Любы и вместо паспорта показала ему язык. Этого оказалось достаточно. Она без всяких препятствий поднялась по трапу и, стараясь не выдавать незнание корабля, пошла куда глаза глядят.

У лифта к ней подошел неизвестно откуда взявшийся Лавр. Антигони его сразу узнала.

— Где ты шляешься? — хмуро спросил он.

Гречанка предпочла не отвечать. Он преградил ей дорогу.

— Нет уж. Я своего часа дождался. Граф далеко, и некому тебя защищать. Раз я обещал тебя трахнуть, значит, лучше не сопротивляйся. И тогда граф ни о чем не узнает, а тебе я не сделаю больно.

Он грубо схватил ее за плечи и с силой сжал.

Антигони застонала и, понимая, что в любую минуту Лавр может ее разоблачить, сымитировала рвоту. Да так естественно, что выпитое шампанское на самом деле полилось изо рта. Лавр отскочил, спасая брюки. Его мат гулко раздался в пустых коридорах корабля.

— Ничего, проблюешься. Запихну под холодный душ, быстро придешь в себя, — говорил он, держась на некотором расстоянии от Антигони.

Та, согнувшись, соображала, как избавиться от домоганий, грозивших ей многими бедами. Она могла бы постоять за себя. Но приходилось играть роль юной, пьяной девчонки. Понимая, что бежать бессмысленно, опустилась на колени, чем вызвала недоумение у Лавра.

— Ты что, притворяешься? Напилась, падла! Я ее полночи жду, а она где-то забавляется… — Он явно не знал, что делать. В любую минуту могли появиться возвращавшиеся группками пассажиры.

Антигони на это и надеялась. Ни в коем случае ей нельзя было двигаться с места.

— Вставай, падла, — Лавр занес уже ногу для удара, но прежде предупредил: — Не доводи до греха. Один раз ударю, у тебя матка выпадет.

Антигони не отреагировала. Лишь постаралась повернуться к нему боком. Но нанести удар ему не удалось. Сзади на него, подобно медведю, навалился Петр Кабанюк. Он уже давно шатался по кораблю в надежде затащить какую-нибудь загулявшую конкурсантку или пассажирку к себе в каюту. Когда движение прекращалось, сидел на палубе, пил из горла «Метаксу» и смотрел в бинокль за приближающимися девицами. Антигони в костюме Любы заметил сразу, ее внешний вид не вызывал никаких подозрений, и подумал, что Люба направляется в каюту к графу. Но когда спустился, чтобы ее поприветствовать, увидел нечто, возмутившее его до глубины души.

Поэтому, обхватив Лавра за горло, он своим весом стал выгибать его назад. Лавр уперся локтями в его огромный живот, но никак не мог вырваться из захвата. Пришлось хрипеть:

— Отпусти по-хорошему, убью гада.

— Ты гляди, який бандюга, — еще больше возмутился Кабанюк и продолжал душить его.

Лавр, с трудом хватая воздух, взмолился:

— Отпусти, сдаюсь, слово даю, отпусти…

Кабанюк разжал руки и животом оттолкнул Лавра. Тот задрал голову и никак не мог прийти в себя.

— Пошли, рыбонька, я тебя доведу. Ты же к графу навострилась?

Антигони молча кивнула и пошла вслед за своим спасителем. Она спиной чувствовала бешеный взгляд Лавра. Но он ни слова не проронил вслед удаляющейся парочке. Молча они добрались до каюты Павла. Кабанюк, видя, что она не может открыть дверь, взял из ее рук ключ, повернул замок и распахнул ее.

— Лягай, рыбонька. Станет ломиться, звони мне. Я ему наизнанку кое-что выверну.

Антигони, пошатываясь, зашла в каюту и заперлась. Ей пришлось пережить ужасные минуты. Она нисколько не боялась грубости Лавра, пресечь которые не представляло труда, но провал столь удачно разработанного плана проникновения на корабль перечеркнул бы многое в ее жизни. К тому же, теперь она лично несла ответственность за поверившую ей девчонку.

Тишина за дверью успокаивала лучше всякого самовнушения. Антигони сбросила куртку. Ей следовало торопиться. Граф мог заявиться в любой момент. Она прошлась по каюте. Везде были разбросаны вещи Любы. Зато граф, судя по аккуратно развешенным рубашкам, костюмам, брюкам, был педантом. На письменном столе также царил порядок, если не считать маленького лифчика, оставленного Любой. Странно, при таком близком контакте он отказался от сексуальных отношений. Антигони поверила в то, что Люба не врала, рассказывая о своих девичьих унижениях.

Осмотр каюты закончила знакомством с баром. Напитки стояли почти нетронутые. Антигони открыла бутылку шампанского и выпила целый фужер одним махом. После чего разделась, бросила на пол джинсы, в кресло — трусики и достала из сумки единственную взятую с собой одежду — короткую ночную рубашку. Ей все-таки казалось невозможным спать абсолютно голой рядом с незнакомым мужчиной.

Готовая при любом подозрительном шуме за дверью юркнуть в постель, она закурила и налила себе еще шампанского.

Время сейчас играло на нее. Она может спокойно выспаться, а чтобы случайно не заронить подозрения по поводу своей внешности, Антигони прихватила специальную темную повязку, обычно предлагаемую в самолетах, чтобы дневной свет не мешал спать. Эта повязка практически закрывала лицо от лба до скул.

Звук, который она с напряжением ожидала, все-таки возник. Кто-то пытался вставить ключ в замок. Антигони наложила на лицо повязку, липучками закрепила ее на затылке и быстро нырнула под одеяло, повернувшись к стене.

Граф зашел в каюту и с удовольствием вдохнул новый запах духов. Он чувствовал себя усталым, разбитым и пьяным. Первым делом, закрыв за собой дверь, вытащил из всех карманов деньги и несколько чеков, достал из шкафа серую замшевую куртку и спрятал выигрыш за ее подкладку. Потом сел, достал сигарету из Любиной пачки. На столе стояла пустая бутылка шампанского. Граф вслух принялся укорять девушку:

— Хуже пьянства в одиночестве нет ничего. Со мной ты отказываешься пить. В ресторанах и на банкетах тоже, а сама, пожалуйста, выдула целую бутылку. Слышишь меня? Хотя где там! Теперь из пушки не добудишься. Нашла себе снотворное. Так мы не договаривались. Потом начнешь обвинять меня в том, что приучил тебя к алкоголю. Завтра же выброшу из бара все