Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он осторожно опустил измеритель в карман.
Смерть знал, что вмешательство в судьбу отдельного человека может уничтожить весь мир. Он знал об этом. Это знание было неотъемлемой его частью.
Но для Билла Двера оно ровным счетом ничего не значило.
– БУДЬ Я ПРОКЛЯТ, – сказал он. И шагнул в огонь.
– Библиотекарь, это я! – орал Сдумс в замочную скважину. – Я, Ветром Сдумс!
Он снова забарабанил в дверь.
– Почему же он не отвечает?
– Не знаю, – ответил голос за его спиной.
– Шлеппель?
– Да, господин Сдумс.
– А почему ты за моей спиной?
– Должен же я за чем-нибудь быть, господин Сдумс. Страшилы всегда за чем-нибудь прячутся.
– Библиотекарь! – снова заорал Сдумс и принялся барабанить в дверь.
– У-ук.
– Почему ты меня не впускаешь?
– У-ук.
– Мне нужно кое-что посмотреть.
– У-ук у-ук!
– Ну да, конечно. Ну и что с того?
– У-ук!
– Но это нечестно!
– Что он говорит, господин Сдумс?
– Не хочет меня впускать, потому что я мертвый!
– Обычная история. Именно об этом постоянно твердит Редж Башмак.
– А еще кто-нибудь разбирается в вопросах жизненной силы?
– Ну, остается госпожа Торт. Правда, она несколько странноватая.
– А кто такая госпожа Торт? – Но потом до него дошел смысл последней фразы. – Странная? И это говоришь ты, страшила?
– Вы никогда не слышали о госпоже Торт?
– Никогда.
– Полагаю, ее не слишком интересует магия… В любом случае, господин Башмак говорит, что мы просто обязаны серьезно с ней побеседовать. А еще он говорит, что она эксплуатирует мертвых.
– Каким образом?
– Она медиум.
– Правда? Хорошо, пойдем поговорим с ней. Кстати… Шлеппель?
– Да?
– Несколько жутковато все время чувствовать твое присутствие за спиной.
– На открытом пространстве я очень нервничаю, господин Сдумс.
– А не мог бы ты притаиться за чем-нибудь другим?
– Что вы предлагаете, господин Сдумс? Сдумс немного подумал.
– А вдруг получится? – тихо произнес он наконец. – Если, конечно, я найду отвертку.
Садовник Модо стоял на коленях и обрабатывал георгины, когда услышал за спиной ритмичный скрип и глухие удары, как будто кто-то пытался двигать тяжелый предмет.
Он обернулся.
– Добрый вечер, господин Сдумс. Вы все еще мертвый, как я погляжу.
– Добрый вечер, Модо. У тебя очень красиво все получается.
– Кто-то двигает за вами дверь, господин Сдумс.
– Да, я в курсе.
Дверь осторожно пробиралась по дорожке. Поравнявшись с Модо, она немного повернулась, словно человек, переносивший ее, постарался спрятаться за нею от садовника.
– Ну, знаешь, как говорится… У нас всегда должен быть запасной выход, – пояснил Сдумс.
Он неловко замолчал. Что-то было не так. Он не понимал, что именно, но ощущал возникшую неправильность, как чувствуют фальшивую ноту в сыгранном оркестре. Сдумс решил осмотреться.
– Во что это ты складываешь сорняки, Модо? – спросил он наконец.
Модо бросил взгляд на стоявший рядом с ним предмет:
– Хороша, верно? Нашел рядом с компостной кучей. Моя тачка сломалась, и тут я нашел это…
– Никогда не видел ничего подобного, – перебил его Сдумс. – И кому пришло в голову делать из проволоки такую большую корзинку? Да и колесики слишком маленькие…
– А катается неплохо, – пожал плечами Модо. – Удивительнее всего то, что кто-то ведь ее выбросил! И кому в голову могла прийти мысль выбросить такую полезную штуковину, а, господин Сдумс?
Сдумс смотрел на тележку и никак не мог избавиться от ощущения, что тележка тоже смотрит на него.
– Может, она сама сюда приехала? – услышал он вдруг собственный голос.
– А и правда, господин Сдумс! Наверное, ей захотелось покоя, вот она и прикатилась! И все-таки вы невероятный…
– Смотрю на себя и сам удивляюсь, – печально произнес Сдумс.
Он вышел за ворота. Дверь, поскрипывая и постукивая, следовала за ним по пятам.
«Если бы всего месяц назад мне кто-нибудь сказал, – думал Сдумс, – что через несколько дней после того, как меня уложили в гроб, я буду идти по дороге в сопровождении прячущегося за дверью застенчивого страшилы, я бы рассмеялся такому человеку в лицо».
Нет, рассмеялся бы – это вряд ли. Скорее бы проквакал что-нибудь вроде: «А? Что? Громче говорите!» – и все равно бы ничего не понял.
Рядом раздался лай. На Сдумса смотрел пес. Очень крупный. Единственной причиной, по которой его можно было назвать псом, а не волком, был всем известный факт: волки в городах не живут.
Пес подмигнул. Ну точно, ведь полнолуние уже прошло…
– Волкофф? – спросил Сдумс. Пес кивнул.
– Говорить можешь? Пес покачал головой.
– Чем будешь заниматься? Волкофф пожал плечами.
– Хочешь пойти со мной?
Волкофф снова пожал плечами, словно говоря: «А почему бы и нет? Все равно делать больше нечего».
«Если бы всего месяц назад кто-нибудь сказал мне, – подумал Сдумс, – что через несколько дней после того, как меня уложили в гроб, я буду идти по дороге в сопровождении прячущегося за дверью застенчивого страшилы и вервольфа наоборот… возможно, я бы рассмеялся такому человеку в лицо. Правда, шутку пришлось бы повторить несколько раз. И орать при этом».
Смерть Крыс собрал своих последних клиентов, большинство из которых жили в соломенной крыше, и повел их туда, куда обычно уходят все добропорядочные крысы.
И он очень удивился, встретив посреди пожара некую дымящуюся фигуру, которая пробиралась сквозь раскаленные дебри обваливающихся балок и разваливающихся половиц. Подойдя к пылающим ступеням лестницы, фигура достала что-то из дымящихся лохмотьев, которые совсем недавно были одеждой, и зажала этот предмет в зубах.
Дальнейшего развития событий Смерть Крыс ждать не стал. Хотя ему не было и дня от роду, он обладал опытом всех крыс на Плоском мире и чувствовал себя Смертью – поэтому он, возможно, понимал, что глухие звуки, сотрясавшие весь дом, издавало не что иное, как закипающее в бочках бренди.
Отличительная черта всякого бренди состоит в том, что кипит оно очень и очень недолго.
Огненный шар разбросал обломки постоялого двора в радиусе полумили. Ослепительно белые языки пламени вырвались из дыр, которые недавно были окнами и дверями. Над головами людей просвистели стропила. Некоторые воткнулись в крыши соседних домов, порождая новые пожары.
Остался только нестерпимый жар, от которого
