— Ты с самого начала знал, что это я?

— С самого начала?

— С самого первого обнаруженного тобою трупа.

— Нет.

— Чье тело ты обнаружил первым?

— Ларисы Петровой, в Вольске.

— А-а, молодая девушка. Я помню ее.

— А ты помнишь Аркадия из Москвы?

— В Москве их было несколько.

«Несколько» — он так спокойно произнес это слово. Если убийств действительно было несколько, значит, их все благополучно замяли.

— Аркадий был убит в феврале нынешнего года, на железнодорожном полотне.

— Маленький мальчик?

— Ему было четыре года.

— Да, я помню его. Это было совсем недавно. К тому времени я уже усовершенствовал свой метод. Но ты по-прежнему не догадывался, что это я? Признаю, в ранних убийствах картина не была столь явной. Я сильно нервничал. Видишь ли, я не мог сделать все слишком уж очевидным. Это должно было быть нечто такое, что распознал бы ты один. Не мог же я просто взять и написать свое имя? Хотя разговор я вел с тобой и только с тобой.

— О чем ты говоришь?

— Брат, я никогда не верил, что ты погиб. Я всегда знал, что ты жив. У меня оставалось только одно желание: вернуть тебя.

Что сейчас звучало в голосе Андрея — гнев или любовь? Или эти чувства слились в нем воедино? И в чем на самом деле заключалось его желание — вернуть Льва или отомстить ему? Андрей улыбнулся, и улыбка у него вышла широкой и искренней, как если бы он только что выиграл в карты.

— Твой неуклюжий, неловкий, глупый брат оказался прав в одном. Он был прав насчет тебя. Я пытался убедить мать в том, что ты жив. Но она не хотела меня слушать. Она была уверена, что кто-то поймал тебя и убил. Я говорил ей, что это неправда, что ты убежал с нашей добычей. Я пообещал ей, что найду тебя, а потом, когда сделаю это, не буду сердиться на тебя и прощу. Но она и слышать ничего не желала. Она сошла с ума. Она забывала, кто я такой, и тогда я притворялся, что я — это ты. Она называла меня Павлом и просила помочь, как ты всегда помогал ей. А я делал вид, что я — это ты, потому что так было проще и она была счастлива. Но стоило мне сделать ошибку, как она понимала, что я — это не ты. Она приходила в ярость и била меня до тех пор, пока гнев ее не иссякал. А потом она вновь начинала оплакивать тебя. Она так и не оправилась после твоего исчезновения. У каждого есть, ради кого стоит жить. И она жила ради тебя. И я тоже. Единственная разница между нами состояла в том, что я знал: ты жив.

Лев слушал так, как ребенок восторженно внимает взрослому, который объясняет ему, как устроен мир. Он не мог поднять руку, не мог встать, не мог сделать вообще ничего — и не мог перебить брата. Андрей продолжал:

— Пока наша мать медленно сходила с ума, я научился заботиться о себе. К счастью, зима уже заканчивалась, и жизнь начинала понемногу налаживаться. Из всей нашей деревни выжили десять человек, одиннадцать, если считать тебя. А другие деревни вымерли полностью. Когда пришла весна и растаял снег, трупы начали вонять и разлагаться, так что к ним и близко нельзя было подойти. Но зимой они лежали тихие и мирные, совершенно неподвижные. И все это время каждый вечер я отправлялся в лес, один, и искал тебя. Я находил следы, и шел по ним, и звал тебя. Но ты так и не вернулся.

Мозг его медленно переваривал знакомые слова, слагая их в предложения, и Лев неуверенно спросил:

— Ты убивал этих детей, потому что думал, что я бросил тебя?

— Я убивал их, чтобы ты мог найти меня. Я убивал их, чтобы ты вернулся домой. Я убивал их, чтобы поговорить с тобой. Кто еще догадался бы, что они связаны с нашим детством? Я знал, что твое расследование приведет тебя ко мне. Ты ведь всегда умел читать следы. Ты — охотник, Павел, лучший охотник в мире. Я не знал, где ты служишь — в милиции или где-нибудь еще. Когда я увидел вот эту твою фотографию, я попробовал поговорить с журналистами «Правды». Я спросил у них, как тебя зовут. Я объяснил, что нас разлучили и что, по-моему, тебя зовут Павел. Но они ответили мне, что я ошибаюсь и что подробности твоей личной жизни засекречены. Я умолял их сказать мне, в какой дивизии ты служишь. Но они отказались отвечать и на этот вопрос. А я ведь тоже был солдатом. Не таким, как ты, не героем, не элитой армии. Но я знал достаточно, чтобы понять: ты служишь в войсках особого назначения. Судя по той секретности, что окружала твое имя, я догадался, что после войны ты или останешься в армии, или попадешь в госбезопасность или правительство. Я знал, что ты станешь большим человеком, ты не мог стать никем другим. У тебя будет доступ к информации об этих убийствах. Разумеется, все могло получиться совсем не так. Я знал, что, если убью достаточно много детей, ты рано или поздно наткнешься на следы моей работы, чем бы ты ни занимался. И я был уверен, что ты поймешь — это моих рук дело.

Лев подался вперед. Брат говорил с нежностью, его логика была безупречной. Лев спросил:

— Братишка, что с тобой случилось?

— Ты имеешь в виду — после деревни? То же самое, что случалось со всеми: меня призвали в армию. В бою я потерял очки и угодил в плен к немцам. Сдался. Когда я вернулся в Россию, меня арестовали, допрашивали, били. Мне угрожали тюрьмой. Я отвечал им: как я могу быть предателем, если я почти ничего не вижу? Полгода я ходил без очков. Я ничего не видел дальше собственного носа. И в каждом ребенке я видел тебя. Меня должны были расстрелять. Но охранники только смеялись, когда я сослепу натыкался на углы и мебель. Я все время падал, как в детстве. И я выжил. Я был слишком глуп и неуклюж, чтобы оказаться германским шпионом. Они обозвали меня, избили напоследок и отпустили. Я вернулся сюда. Но даже здесь меня ненавидели и считали предателем. Однако это меня не волновало. У меня был ты. И главной целью моей жизни стало вернуть тебя.

— И ты начал убивать?

— Сначала я убивал в этой области. Но по прошествии шести месяцев я вынужден был признать, что ты можешь жить где-нибудь в другом месте. Вот почему я нанялся на работу толкачом, чтобы иметь возможность ездить по стране. Мне нужна была возможность оставлять знаки везде, следы, по которым ты мог бы прийти ко мне.

— Знаки? Следы? Это были дети.

— Сперва я убивал животных, как мы с тобой убили того кота. Но это не сработало. Никто не обращал на них внимания. Всем было наплевать. Никто ничего не замечал. И однажды в лесу на меня наткнулся ребенок. Он спросил меня, что это я делаю. Я объяснил ему, что оставляю приманку. Мальчику было столько же, сколько тебе, когда ты бросил меня. И тогда я понял, что этот ребенок может послужить гораздо лучшей приманкой. Уж мертвого-то ребенка люди бы заметили. И ты бы понял всю значимость моего поступка. Как, по-твоему, почему я так часто убивал зимой? Чтобы ты мог обнаружить мои следы на снегу. Разве ты не шел по отпечаткам моих ботинок, как шел в лес по следам того кота?

Лев вслушивался в звуки мягкого и негромкого голоса брата, словно тот говорил на иностранном языке.