– У меня стынет кровь от одной только мысли, что ты можешь оказаться рядом с ними.

– Они что, такие страшные? По-моему, тот желтенький котеночек выглядел очень даже добродушным.

Теперь Рован удивленно поднял брови:

– Сомневаюсь, что мой «желтенький котеночек» сумел бы поладить с тобой. Да и остальные тоже. Скорее всего, это кончилось бы кровопролитием.

– Это почему? – спросила Селена, продолжая улыбаться.

– Им не интересно тратить на тебя время. Какой им смысл завоевывать твое сердце, если достаточно скоро ты станешь старой и дряхлой.

– Умеешь же ты свернуть шею любым мечтаниям! – выпучив глаза, заявила Селена.

Они оба замолчали. Рован снова посмотрел на нее: в глазах его появился блеск, но взгляд оставался усталым и задумчивым. Потом взглянул на запястья с белыми обручами шрамов. Вчера об этом не говорили, но Селена знала, что Рован обязательно вспомнит ее рассказ о каторге.

– Умелый целитель смог бы убрать эти шрамы. И часть на спине – тоже.

В его глазах не было осуждения. Спасибо и на этом. Селена стиснула зубы. Она могла бы ничего не объяснять. Рован понял бы и так. Но ее почему-то тянуло продолжить разговор.

– В соляных копях, на глубине, были устроены камеры для наказания провинившихся рабов. Вечная темнота. Просыпаешься и думаешь, не ослепла ли. Я туда попадала несколько раз. Однажды – на три недели. Чтобы не сойти с ума, я постоянно твердила свое имя: «Я – Селена Сардотин». И добавляла: «Я не буду бояться».

Лицо Рована помрачнело. Это не остановило Селену, и она продолжила:

– Когда после трех недель я вернулась к обычной каторжной жизни, пришлось ходить с прищуренными глазами. Они болели от света. А мозг превратился в кусок льда. Я помнила лишь, что меня зовут Селена Сардотин. Я – Селена, сильная, дерзкая, смелая. Мне неведомы страх и уныние. Я – Селена. Меч, заточенный самой Смертью.

Дрожащей рукой она поправила волосы.

– Я запретила себе думать о подземельях Эндовьера. Потом, уже в замке, не раз просыпалась с ощущением, будто я снова в темном застенке. И тогда я зажигала все свечи в спальне, чтобы убедить себя в обратном. Соляные копи губят не только тело. Они ломают душу.

Рован молчал.

«Что, не ожидал услышать такое?» – не без ехидства подумала Селена.

– В Эндовьере томятся тысячи рабов. Среди них немало уроженцев Террасена. Я пока не решила, как поступлю со своим правом на террасенский трон. Но я обязательно найду способ освободить рабов Эндовьера. И освобожу их. И всех узников Калакуллы тоже. Шрамы напоминают мне об этом. Не надо их убирать.

Сначала она расправится с адарланским королем, а потом, если каторжные поселения не исчезнут сами собой, она займется разрушением Эндовьера и Калакуллы. Так, чтобы камня на камне не осталось от этих страшных мест.

– Аэлина, что произошло десять лет назад?

– Я не настроена говорить об этом.

– Став королевой Террасена, ты бы смогла освободить Эндовьер. Быстрее и с меньшими усилиями.

– Я не могу говорить об этом.

– Почему?

В ее воспоминаниях существовала яма, к которой она боялась даже приближаться. Селена инстинктивно чувствовала: упав туда, она уже не выберется. Это не касалось гибели ее родителей. Пусть уклончиво и с недомолвками, но об их убийстве она еще могла бы рассказать. Конечно, боль утраты никуда не исчезла и все время подстерегала ее в потаенных уголках сознания. Когда тебе всего восемь лет и ты просыпаешься между успевшими остыть телами отца и матери… это уже невыразимо страшно. Но не то страшное пробуждение разрушило мир, в котором жила и могла бы счастливо жить дальше Аэлина Галатиния. В глубине сознания она слышала голос другой женщины, лихорадочно шепчущей ей. Женщины, которая…

Селена потерла лоб.

– Во мне живет… гнев, – хрипло проговорила она. – Отчаяние, ненависть и гнев. Все вместе они – чудовище. Беспощадное и лишенное разума. Десять лет я только и занималась, что удерживала это чудовище внутри. Но если я заговорю о тех двух днях, о том, что случилось до и после, чудовище вырвется наружу… и тогда от меня останется только оболочка. Я уже не смогу отвечать за свои поступки.

Рован молчал.

– Удерживая чудовище внутри, я смогла предстать перед адарланским королем, подружиться с его сыном и капитаном его гвардейцев. Это позволяло мне жить в замке. Я была Селеной, а чудовище пряталось внутри меня. Подготовка к состязаниям была прекрасным средством отвлечься. Иногда я даже забывала о существовании чудовища… Сейчас я ищу способ уничтожить моего врага и тоже не могу выпустить чудовище. У него другие способы борьбы, но если я применю их хотя бы раз, мне уже будет не остановиться. Меня захлестнет такая ненависть, что я начну уничтожать окружающий мир. Потому я и должна оставаться Селеной, а не Аэлиной. Аэлина бы не задумываясь выпустила это чудовище наружу. Понимаешь?

– Что бы ты ни говорила, я сомневаюсь насчет безудержной ненависти и уничтожения мира. – Голос Рована посуровел. – Но я понял другое: тебе нравится страдать. Нравится собирать шрамы. Они для тебя – наглядное доказательство платы за совершенные тобой грехи. Я это знаю, поскольку двести лет подряд занимался тем же. Ты и после смерти рассчитываешь попасть не в райские кущи, а в пылающий ад. Я угадал? Ад – самое подходящее место, где тебе целую вечность будут напоминать о твоих грехах.

– Замолчи, – прошептала Селена.

Она чувствовала себя маленькой, жалкой, ни на что не способной девчонкой. Рован вернулся за стол. Селена закрыла глаза, но сердце у нее продолжало бешено колотиться.

Она не знала, сколько времени прошло. Кровать скрипнула. Рован улегся рядом. Он не пытался обнять Селену. Просто лежал. От него пахло соснами и снегом. Боль немного отпустила Селену.

– Если ты собралась в ад, значит и там мы окажемся вместе.

Его слова напоминали раскаты грома, ударяющие ей в грудь.

– Вообще-то, я не питаю симпатий к темному богу.

Рован погладил ее по волосам, и Селена едва не замурлыкала. Как же она соскучилась по прикосновениям, будь то прикосновения друга или возлюбленного.

– Когда наши занятия возобновятся, ты опять будешь орать на меня, что я тебя обжигаю?

– Еще как, – с тихим смехом ответил Рован, продолжая свое занятие.

Селена улыбалась. Надо же: суровый фэйский принц гладит ее по голове.

– Когда-нибудь ты обязательно освободишь рабов с каторги. Я в этом не сомневаюсь. И не важно, каким именем ты будешь называться.

У Селены защипало глаза. Не поднимая век, она решилась на ответную ласку, коснувшись рукой его широкой груди. Как приятно было ощущать его ровное, уверенное дыхание.

– Спасибо, что возишься со мной.

Рован хмыкнул, то ли соглашаясь, то ли возражая. Вскоре Селена провалилась в сон.