— Может, мне…

— Пожалуйста. Выбирай любую.

— Этот спектакль, что мы смотрели. Вы говорили, что книжка такая есть?

Ребус повернулся к нему:

— Да, есть, но на полке ты ее не найдешь.

Секунд пятнадцать Боб вслушивался в звенящую тишину, потом сдался:

— Простите, я, наверное, мешаю, — сказал он, все еще не прикасаясь ни к одной книге, по-видимому, считая их драгоценностями, которыми можно любоваться, а брать в руки — нельзя.

— Ничуть. — Ребус встал. — Подожди-ка минутку. — Он прошел в холл, отпер кладовку. Там высились чуть ли не до самого потолка горы картонных коробок. Он снял с полки одну — старый хлам, игрушки его дочери — куклы, коробочки с красками, какие-то открытки, морские камушки. В голову полезли мысли об Аллене Реншоу, об узах, которые должны были связывать их, но оказались столь непрочными. Аллен с его коробками фотографий, его чердак, полный воспоминаний. Ребус поставил на место коробку и снял с полки следующую. Там лежали старые детские книжки: подарки фирмы «Ледиберд», книжки с исчерканными или порванными бумажными обложками, а среди них некоторые особенно любимые — в твердых переплетах. Да, вот она: зеленый супер, желтый корешок с изображением мистера Джабса. Кто-то пририсовал к нему слова «пиф-паф», вылетающие из его рта. И опять явилась мысль об Аллене и вспомнилось, как он разбирал фотографии, пытаясь понять, кто где изображен, вглядываясь в лица давно ушедших людей.

Ребус поставил коробку на прежнее место, запер кладовку и отнес книгу в гостиную.

— Вот, возьми, — сказал он, протягивая ее Бобу. — Здесь ты найдешь то, что мы пропустили в первом акте.

Боб, казалось, обрадовался, но взял книгу опасливо, словно не очень хорошо знал, как с ней обращаться. После чего он удалился к себе в комнату.

Ребус опять вернулся к окну и постоял там, вглядываясь в темноту, думая о том, уж не пропустил ли он чего — не в спектакле, а раньше, с самого начала расследования.

Проснулся он, когда уже ярко светило солнце. Взглянув на часы, кубарем скатился с кровати, умылся, потом наскоро побрился электробритвой. Прислушался, не встал ли в спальне Боб. Тишина. Он постучал в дверь, подождал, потом, пожав плечами, отправился в гостиную. Набрал номер лаборатории. По-прежнему никто не ответил.

— Вот лентяи паршивые!

Кстати о лентяях… На этот раз он сильнее постучал в дверь Боба и приоткрыл ее — пора явиться на свет божий! Шторы были раскрыты, постель пуста.

Тихонько ругаясь на чем свет стоит, Ребус вошел в комнату. Но спрятаться в ней было попросту негде. На подушке лежала книга «Ветер в ивах». Ребус пощупал постель — как ему показалось, еще теплая. Заглянув в холл, он увидел, что дверь защелкнута иначе. Надев башмаки и куртку, Ребус вышел на разведку. Боб, несомненно, первым долгом отправится за автомобилем. После чего, если в голове у него есть хоть капля мозгов, он улепетнет на юг. Вряд ли у него имеется паспорт. Ребус пожалел, что не записал номер его водительской лицензии. Найти, конечно, можно, но это займет время…

«Не распускаться!» — сказал он себе. Он вернулся в комнату, где ночевал Боб, взял в руку книжку. Боб использовал форзац в качестве закладки. Зачем бы ему это делать, если он… Открыв входную дверь, Ребус вышел на площадку. Кто-то шаркал вверх по лестнице.

— Я вас не разбудил? — спросил Боб и поднял к глазам Ребуса пакет с покупками. — Вот: чайные пакетики, молоко, четыре булочки и сосиски.

— Молодец, — сказал Ребус, надеясь, что это прозвучало спокойнее, чем чувства, кипевшие у него внутри.

Позавтракав, они в автомобиле Ребуса отправились в Сент-Леонард. Джон пытался делать вид, что ничего особенного в этом нет, в то же время не скрывая, что почти весь день им предстоит провести в комнате для допросов, оснащенной двухкассетным аудиомагнитофоном и видео.

— Хочешь соку или еще чего-нибудь, пока мы не начали? — спросил Ребус.

Боб привез с собой утренний таблоид. Разложив газету на столе, он читал ее, шевеля губами. На вопрос Ребуса он лишь покачал головой.

— В таком случае я на секундочку.

Ребус открыл дверь и, закрыв ее за собой, запер на замок. И поднялся в комнату уголовного розыска. Шивон была на месте.

— Трудный день впереди? — спросил он ее.

— У меня будет первый урок самолетовождения, — сказала она, оторвав взгляд от компьютера.

— Это Дуг Бримсон тебя обхаживает? — Ребус заглянул ей в глаза, и она кивнула. — Ну, и как это тебе?

— Вреда не вижу.

— Макалистера уже отпустили?

Шивон взглянула на висевшие над дверью часы:

— Думаю, мне пора это сделать.

— Не предъявляя обвинения?

— Ты считаешь, надо предъявить?

— Ребус покачал головой:

— Но прежде чем ты позволишь ему упорхнуть отсюда, все-таки стоит задать ему несколько вопросов.

Откинувшись в кресле, она воззрилась на него:

— Какие, например?

— У меня там внизу сидит Злыдня Боб. Утверждает, что Ферстоуна поджег Павлин Джонсон. Поставил на огонь жаровню для чипсов и так оставил.

Глаза Шивон несколько округлились.

— А он объясняет почему?

— Мне кажется, Джонсон решил, что Ферстоун стал стукачом. Они и так уже недолюбливали друг друга, а тут Джонсону позвонили и донесли, что тот сидит в баре и дружески беседует со мной.

— И за это он его убил?

— Наверное, у него была причина так беспокоиться.

— А какая, ты не знаешь?

— Пока нет. Может быть, он хотел просто попугать Ферстоуна.

— А что по-твоему, этот странный Боб может нам помочь?

— Я думаю, влиянию он поддается.

— А какую роль в этом калейдоскопе ты отводишь Макалистеру?

— Неясную, пока ты не испробуешь на нем свой незаурядный талант детектива.

Шивон щелкнула мышкой, сохраняя работу.

— Посмотрим, на что я способна. Ты со мной?

Но он отказался:

— Мне надо вернуться в комнату для допросов.

— А этот разговор с корешем Джонсона… официальный допрос?

— Неофициально официальный, так бы я выразился.

— Тогда ты должен пригласить на него кого-нибудь. — Она взглянула на него. — Постарайся хоть раз в жизни соблюдать правила.

Он понимал, что она права.

— Я могу подождать, пока ты разберешься с этим барменом, — предложил он.

— Как мило, что ты приглашаешь меня! — Она оглядела комнату. Сержант Дэйви Хиндс держал телефонную трубку, слушая и что-то записывая. — Дэйви — вот кто тебе нужен! — сказала она. — Он гибче, чем Джордж Сильверс.