— А что я? Лежал, придурок, ошалело уставившись на звёзды, и давал показания, как свидетель в суде.

— Надеюсь, ничего лишнего не наговорил? — как–то мне не по себе стало.

— Да нет, только всю правду выложил.

Хм… неприятно всё это. Хотя мне тоже любопытно было бы про неё побольше узнать.

— А про себя она что рассказала?

— А ничего. Докурила сигарету, сказала: «Пока», оделась и ушла, а я остался лежать под дубом, как оплёванный носок.

Фу–у–у, она даже некоторых мужчин по хамству за пояс заткнула, а каким кротким ягнёночком пыталась себя выставить!

— Не переживай, постираем, — деловито сказала я.

— Может, прямо сейчас и начнём? — усмехнулся Иван. — А не искупаться ли нам?

И то правда, сколько можно жариться. Я машинально проверила застёжку браслета, драгоценные камни которого переливались на солнце всеми цветами радуги. И зачем только я его надела? Вдруг в воде соскочит? А всё Баксик — притащил его перед самым выходом и не отвязался до тех пор, пока браслет не защёлкнулся на моём запястье. Чудной.

— Двести метров туда и обратно! — с готовностью откликнулся Матвей.

Он быстро обнажился до плавок и нырнул.

Мы с Иваном не заставили себя долго ждать и, побросав кое–как стянутую с себя одежду, по очереди попрыгали с лодки, едва её не перевернув. Мы плыли от камышей, у которых стояла на якоре наша лодка, в сторону обширного участка чистой воды, лишённого водной растительности, полагая, что там глубина: кому же нравится барахтаться среди водорослей, противно скользящих по голому телу? Матвей, разумеется, быстро обогнал нас с Иваном и, проплыв на скорость ещё метров сто, повернул назад, к тому месту, где мы с Иваном дурачились, топя друг друга.

— Поиграем в салочки? — предложил Матвей, присоединяясь к нам.

— Давайте! — охотно подхватила я. — Чур, водит Иван!

— А почему сразу я? — возмутился Иван.

— Так у меня есть хоть какая–то возможность удрать и поплавать подольше, — звонко рассмеялась я и послала в него ладонью струю воды…

Внезапно я ощутила непонятное внутреннее волнение, усиливавшееся с каждым мигом, голову сильно сжало, а перед глазами поплыла рябь. В то же самое время я почувствовала, как меня с постоянно возрастающим ускорением начинает вращать по кругу, словно на детской карусели–вращалке. Потирая руками виски, я в недоумении огляделась по сторонам и с ужасом обнаружила, что каким–то непостижимым образом мы оказались в гигантском водовороте не менее семи метров в диаметре. Господи, откуда он взялся на ровной глади и вообще, откуда здесь такие водовороты?! Моё горло пересохло от страха, руки и ноги онемели. Взглянув на ребят, я прочитала на их лицах те же эмоции, которые отнюдь не прибавили мне смелости. Мы вращались по краю огромной воронки, неумолимо приближаясь к её жерлу, увлекающему всё, что в него попало, в мрачную пучину вод.

— Что делать — знаете? — крикнул Матвей, стараясь контролировать дрожащий от волнения голос.

— Да! Нет! — одновременно крикнули в ответ я и Иван.

— Есть единственный способ выбраться из водоворота, правда, я сам никогда не пробовал. Рваться наружу бесполезно — снова затянет, только силы даром потратим, уж слишком велика воронка. Даём воде увлечь нас к центру, затем набираем в лёгкие побольше воздуха и ныряем вглубь. Воронка значительно сужается по мере достижения дна. Водоворот быстро затянет нас на дно. Как только касаемся твёрдой поверхности, нужно постараться сгруппироваться и с силой оттолкнуться ногами от дна в сторону, параллельно дну, работая изо всех сил руками и ногами, и вырваться из завихрения. Потом плывём параллельно дну, пока хватает запаса воздуха в лёгких, затем поднимаемся на поверхность, если получится, то не вертикально, а под углом, чтобы снова не угодить в воронку. Это наш единственный шанс на спасение. Всё понятно? Действуем!

Всё, о чём поведал Матвей, мне было знакомо ещё с детства, с тех пор, когда папа учил меня плавать. Маленькая и глупая, я представляла тогда, как однажды попаду в водоворот и вырвусь из него, а может, ещё и спасу кого–нибудь заодно. Но вот детские фантазии реализовались, и я действительно оказалась в гигантской воронке… растерянная и полуживая от страха. Как же далеки оказались мои нынешние ощущения от тех радужных, детских… Стихия — это жёсткий, несгибаемый партнёр, которого нельзя обольстить, подкупить, убедить логически выстроенной цепочкой аргументов и с которым невозможно о чём–то договориться, если только он сам того не пожелает. В нашем положении мы могли лишь уповать на Господа да рассчитывать на свои собственные силы и огромное желание выжить…

Я почувствовала, как с каждым новым витком, неуклонно приближающим нас к центру воронки, меня всё больше и больше охватывала проклятая паника — уж очень велика была вероятность того, что я не справлюсь с поставленной задачей… Как же мне хотелось закричать во всё горло, чтобы нас кто–то услышал, заметил, помог; хотелось рваться прочь из дьявольской карусели, ведь всего в нескольких метрах от нас вода была абсолютно спокойной, как будто она не имела никакого отношения к происходящему. Но вокруг на многие километры не было ни единой живой души, так что кричи не кричи — результат один: помощи ждать неоткуда… Что было внизу — мы не знали. А что, если там яма в несколько десятков метров? В этом случае наши шансы на успех равны нулю или даже уходят в минус… Лучше не думать об этом… Меня трясло от страха и подташнивало от кружения, расширенные от ужаса глаза не отрывались от центра воронки. Ещё десяток–другой секунд — и мы его достигнем…

И вот настал момент, когда мы, возможно, в последний раз посмотрели друг другу в глаза, которые не выражали ничего, кроме животного страха и отчаяния, — какой смысл изображать из себя храбрецов перед лицом смертельной опасности? Первым ушёл под воду Матвей, напоследок попытавшийся выжать из себя подобие ободряющей улыбки. Только вот не ободряющая она получилась, к сожалению, а кривая, уродливо–пугающая… Моё сердце ещё сильнее сжалось от панического ужаса. Вторым, напряжённо всматриваясь в поглощающую его ненасытную пучину, нырнул Иван. Настала моя очередь, ещё несколько секунд — и я уйду в неизвестность, которая, вдоволь наигравшись, либо отпустит меня, либо оставит у себя… третьего не дано… В последний раз взглянув на солнышко, такое родное, беспечное и абсолютно безучастное ко всему происходящему, я начала лихорадочно дышать, словно старалась надышаться на всю оставшуюся жизнь… оставшуюся… жизнь… «Господи, помоги–и–и!!!» — в отчаянии мысленно взмолилась я, когда беспощадный водный вихрь сомкнулся над моей головой…

То, что я переживала потом, не сравнится ни с одним ночным кошмаром, ни с одним испытанием, через которые мне доводилось пройти за свою сравнительно короткую жизнь. Вихрь водоворота стремительно вращал меня, на дух не переносившую качели–карусели, вокруг своей оси, неотвратимо увлекая в глубину. В первые секунды погружения я не могла думать ни о чём, кроме омерзительной тошноты, подступающей к горлу. Но на смену тошноте пришла резкая, раскалывающая напополам череп, боль во лбу и ушах. Она обычно появлялась, когда, ныряя в море за ракушкой или морской звездой, я погружалась глубже чем на три метра… три метра… уже больше трёх метров… яма… Я не могла позволить себе «продуть уши», чтобы снизить давление, боясь израсходовать хоть граммулечку драгоценного воздуха. Бог с ним… можно жить и глухой, но всё же… жить… А боль всё усиливалась и усиливалась, тело всё крепче сковывал обжигающий холод, и я уходила всё глубже и глубже, не в силах противостоять беспощадной стихии.