С другой стороны, Аттила, судя по описаниям Приска и Иордана, обладал целым рядом привлекательных черт.

«Любитель войны, сам он был умерен на руку, очень силен здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился» («Гетика»).

Личная скромность гуннского царя, окруженного пышным, богатым двором, становящимся все пышней и богаче от постоянного притока даров и контрибуций, по сравнению с его раззолоченной свитой, была не прсто чертой характера, но свидетельством большого ума. И доказательством того, что этот царь полностью осознавал собственное величие. Чего ради было Аттиле окружать себя в степях Паннонии сарданапаловой роскошью? Он и без того был тем, чем он был – владыкой Европы. Ни золотые кубки, ни парчовые одежды не прибавили бы ему величия. Поэтому в его ставке сохранялось столько черт прежнего кочевого быта гуннов, резко отличавших двор Аттилы от декадентской роскоши Западного и Восточного Рима и знакомых гуннам азиатских деспотий.

«Он был горделив поступью, метал взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесенное свое могущество (т.е. всемерно демонстрировал свое превосходство – В.А.)» («Гетика»).

Приступы гнева, угрозы, скандалы в присутствии иноземных послов – все это было лишь инсценировкой, рассчитанной на внешний эффект. Вспомним хотя бы Н.С. Хрущёва, стучащего ботинком по трибуне на Генеральной Ассамблее ООН. Или панамского генерала Мануэля Норьегу, рубящего трибуну огромным мачете.

Способность Аттилы годами сохранять нерушимый союз с различными германскими народностями, возглавляемыми весьма разными по характеру вождями, свидетельствует о его железной воле, сильном характере и выдающихся дипломатических способностях. Добиться на десятилетия верности таких людей, как Ардарих и Валамир, нельзя было только силой меча и угрозами. Если Аттилу обманывали (или если он считал себя обманутым), «Бич Божий», как истинный сын своего времени, мог почувствовать себя глубоко оскорбленным и жестоко отомстить. Хотя современный глава государства, возможно, ограничился бы в аналогичной ситуации вымученной улыбочкой – как Барак Обама, которому Рауль Кастро не дал похлопать себя по плечу.

И в этой личной ранимости, в сознании своего достоинства, в чисто гуннском представлении о царской власти, проявлялось «варварство» Аттилы. Ибо в мире представлений столь «цивилизованных» и «просвещенных» римских августов (или же, по-гречески – севастов) Валентиниана III, Феодосия II и даже рыцарственного «последнего римлянина» Аэция политика и сан давно уже не содержали в себе никаких этических моментов, никаких моральных обязательств…

Именно эта варварская наивность и погубила, в конечном итоге, так быстро гуннскую державу. Она имела бы реальный шанс на выживание, если бы Аттила, подобно своему далекому предшественнику Модэ-Маодуню, или иному хуннскому шаньюю перед смертью, своевременно, устроил бы резню среди своих потомков. Поскольку у него, как пишет Иордан, опираясь на Приска, было множество жен, те, за время жизни и правления Аттилы, наверняка успели родить ему множество сыновей. Очень жаль, что мы ничего не знаем о них. Не знаем имен их матерей. Не можем отличить законных отпрысков от незаконных, полу-германцев от на-три-четверти-сарматов и от полу-римлян. Несомненно, среди сыновей гуннского «Бича Божьего» было «всякой твари по паре». Но кем была по крови мать любимого сына Аттилы – Эрнака, якобы обладавшего мягким и приветливым нравом? С дочерью какого народа Аттила породил столь похожих на него суровых воинов Эллака и Денгизиха? И почему Гиесм, сын Аттилы от известной нам сестры царя гепидов Ардариха, оказался на обочине истории? Ведь его дядя Ардарих был как-никак ближайшим конфидентом и советником Аттилы, вернейшим и храбрейшим из его союзников! Почему он не счел своего племянника Гиесма, в чьих жилах гуннская кровь слилась с гепидской, достойным преемником Аттилы на престоле?

Но муза истории Клио часто не в ладах с логикой и причинно-следственными связями. Куда она смотрела в тот момент, когда хмельной завоеватель мира, задыхаясь и хрипя, переселялся в мир иной, лежа рядом со своей последней, роковой любовью? Слепая игра случая, помешавшая красавице-германке, безо всяких церемоний, всунуть пальцы в глотку старому, грозному мужу и удалить кровь, чтоб он не задохнулся, в корне изменила расстановку сил на территории между Данубом-Истром и Босфором.

Решающая битва за наследие Аттилы разыгралась на реке, которую напрасно ищут до сих пор. Что само по себе довольно странно – все-таки, событие мирового значения…

Начнем с краткого сообщения об этой «битве эпигонов» Иордана, нашего главного источника:

«После того как все было закончено, между наследниками Аттилы возгорелся спор за власть, потому что свойственно юношескому духу состязаться за честь властвования, – и пока они, неразумные, все вместе стремились повелевать, все же вместе и утеряли власть. Так часто преизбыток наследников обременяет царство больше, чем их недостаток. Сыновья Аттилы, коих, по распущенности его похоти, [насчитывалось] чуть ли не целые народы, требовали разделения племен жребием поровну, причем надо было бы подвергнуть жеребьевке, подобно челяди, воинственных королей (царей – В.А.) вместе с их племенами» («Гетика»).

Под «воинственными королями (царями)» гот Иордан, наверно, подразумевал не василевса Маркиана (хотя тот был, конечно, храбрым воином, не устрашившимся Аттилы) и уж тем более не Валентиниана III, вошедшего в историю, цепляясь за подол своей регентши-матери, а германских вождей времен «Великого Переселения народов». Много лет они были не столько данниками Аттилы, сколько его верными соратниками и советниками. Теперь, однако, не желали «автоматически» становиться «наследственными» данниками сыновей покойного. Только лишь потому, что были подчинены Аттилой 20 лет тому назад.

Первыми отделились от гуннского племенного союза остготы, прошедшие самую суровую проверку в ходе братоубийственной (для готов) гунно-римской войны 451 г. и понесшие особенно тяжелые потери в Каталаунской битве. Когда же вслед за ними и гепид Ардарих, не сумев найти общего языка с сыновьями Аттилы, перешел из гуннского в германский лагерь, он, силою вещей, сразу стал главой «отступников». И снова, как 80 годами ранее, при Германарихе, гунны сошлись с германцами на поле битвы. Но Ардарих, хотя уже далеко не юноша, был моложе Эрманариха. В отличие от 110-летнего, страдавшего от раны Аирманареикса, Ардарих принял бой – и победил «кентавров».

Иордан оставил нам описание и этой битвы (за которой в Новом Риме, надо думать, наблюдали, как за схваткой на арене цирка, потирая руки):

«И вот» – пишет он в своей поучительной манере – «все вооружаются для взаимной погибели, и сражение происходит в Паннонии, близ реки, название которой – Недао. Туда сошлись разные племена, которые Аттила держал в своем подчинении; отпадают друг от друга королевства с их племенами, единое тело обращается в разрозненные члены; однако они не сострадают страданию целого, но, по отсечении главы, неистовствуют друг против друга. И это сильнейшие племена, которые никогда не могли бы найти себе равных [в бою], если бы не стали поражать себя взаимными ранами и самих же себя раздирать [на части]» («Гетика»).