Как водится, титаны мысли в ВВС долго размышляли, нужна ли им эта морока, но в конце концов предложение Ларионова дошло и до Сталина. Дело закрутилось в бешеном темпе: 14 апреля 1943 года был подписан акт об испытании ПТАБ-2,5–1,5, и тут же Сталин дал задание: к 15 мая, т. е. к моменту, когда дороги просохнут, изготовить 800 тыс. таких бомб! 150 заводов Советского Союза бросились выполнять этот заказ и выполнили.

Дело упрощало вот что. В отличие от снарядов такого же веса эта бомбочка в десятки раз дешевле. Снаряд — это очень точное изделие из высокопрочной стали с очень сложным взрывателем. А ПТАБ-2,5–1,5 теоретически можно было делать хоть деревянной. Если помните, Гудериан учил, что тактическую новинку нужно применять массово, а массово в один месяц можно было изготовить только дешевое изделие. Разумеется, Сталин приказал держать все в тайне и до начала битвы под Курском нигде эту бомбочку не применять. Не Гитлер небось, поучения Гудериана в этом вопросе ему были не нужны.

И вот началась Курская битва, в воздух поднялись наши штурмовики и начали посыпать колонны, предбоевые и боевые порядки немецких танковых дивизий бомбочками инженера Ларионова. Всего за Курскую битву они сбросили на немецкие танки 500 тыс. этих изделий. Каков эффект?

Прямо об этом никто не говорит: наши генералы и историки, видимо, из-за специфического устройства своего интеллекта, а немецким генералам уж очень об этом вспоминать не хочется. Там, где об этом следовало бы сказать, Гудериан зачем-то сетует, что у самоходного орудия «Фердинанд» не было пулемета. А что же вы молчите, герр генерал, о судьбе «тигров» и «пантер», которые вы с Гитлером так бережно копили к Курской битве?

«Тигров и «пантер» били, конечно, все, кто дрался в этой битве. И несчастные «сорокапятки» стреляли им по гусеницам, и расчеты противотанковых ружей старались попасть в бронестекла смотровых щелей, и 85-мм зенитки выкатывали в чистое поле, и 122-мм гаубицы выволакивали на прямую наводку, и юркие «тридцатьчетверки» норовили заехать сбоку и выстрелить в борт (82-мм броня) «в упор с разбега». (Т-34 даже бортовую броню «тигра» и «фердинанда» не мог пробить, но с внутренней стороны этой техники от удара снаряда «тридцатьчетверки» скалывались раскаленные осколки брони, которые могли поджечь пары бензина в бензобаках. Такие случаи были.) Мой отец на Севском направлении поставил и взорвал под атакой немецкой пехоты с танками радиоуправляемое минное поле. Солдаты и офицеры делали все, что могли, на что голь хитра.

Но мне интересен именно рассматриваемый момент — насколько тактическая новинка Сталина определила исход Курской битвы? Кое-какие факты для размышления можно почерпнуть в других источниках. Так, к примеру, издание, расхваливающее танк Т-VI «Тигр», сообщает, что ремонтная служба воевавшего в СССР 502-го немецкого батальона тяжелых танков (около 40 «тигров») за 1943–1944 годы отремонтировала и вернула в строй 102 машины, из которых только у 22 была проломлена броня бронебойным снарядом, а остальные ремонтировались по причине устранения последствий пожаров, т. е. они были поражены кумулятивными снарядами — собственно артиллерийскими или авиабомбами.

Другой источник, описывающий танк Т-V «Пантера», сообщает, что в ходе Курской битвы, где этот танк был впервые применен, основная масса «пантер» вышла из строя из-за пожаров, а не от огня артиллерии.

То есть, если считать, что танковые войска Германии были ударной силой вермахта, а ударной силой танковых войск планировались «тигры» и «пантеры», то получается, что под Курском армию Германии лишили ударной силы бомбочки ПТАБ-2,5–1,5. Бомбить «тигры» и «пантеры» наши штурмовики начали 5 июля, за 15 минут до начала немецких атак. По «пантерам» есть и статистика. В первый же день боев сгорело (не помогло и специальное автоматическое противопожарное оборудование) от 128 до 160 (по разным данным) «пантер» из 240, которые немцы сумели свезти к Курской дуге. Через 5 дней в строю у немцев осталась всего 41 «пантера». Без «тигров» и «пантер» преодолеть нашу оборону немцы не смогли и начали отступать, и теперь уже до конца войны они только этим и занимались на всех фронтах. Их отдельные удачные операции уже ничего изменить не могли.

Причину этого горестно раскрывает Г. Гудериан: «В результате провала наступления «Цитадель» мы потерпели решительное поражение. Бронетанковые войска, пополненные с таким большим трудом, из-за больших потерь в людях и технике на долгое время были выведены из строя. Их своевременное восстановление для ведения оборонительных действий на Восточном фронте, а также для организации обороны на Западе на случай десанта, который союзники грозились высадить следующей весной, было поставлено под вопрос. Само собой разумеется, русские поспешили использовать свой успех. И уже больше на Восточном фронте не было спокойных дней. Инициатива полностью перешла к противнику».

Сталин не хотел быть военным вождем СССР, но бездарность советского генералитета заставила его стать стратегом. Он стал блестящим стратегом. Генералы заставили его планировать фронтовые операции и командовать ими, о чем ниже. Он стал и армиеводцем, и тоже прекрасным. Навалив на одного человека все, могли же советские генералы освободить Сталина хотя бы от необходимости быть полководцем?! От необходимости самому разрабатывать тактику — то, как и чем уничтожать противника в бою. Могли, но не освободили. Под Курском Сталин показал, что при необходимости способен справиться и с этим.

Но зато стратегические планы решающего, 1944 года, безусловно, принадлежат Сталину, поскольку наши историки и мемуаристы о них молчат и красоту стратегического решения битв на советско-германском фронте можно узнать, по сути, только из иностранных источников. Вот что об этом пишет немецкий историк Пауль Карел:

«Как в ставке фюрера «Вольфшанце», так и в штаб-квартире главного командования сухопутных войск Германии в это время мучительно искали ответ на вопрос: «Что предпримет противник после весенней распутицы? Где он начнет свое летнее наступление?»

Гитлер и его советники дали ошибочный ответ на этот кардинальный вопрос 1944 г., и этот неправильный ответ, основанный на неверной оценке положения, стал одной из причин катастрофы.

В течение 18 месяцев Гитлер отказывался признать, что Сталин пытается навязать немцам решающее сражение на южном крыле фронта. В течение 18 месяцев он недооценивал мощь Советских Вооруженных Сил и их возросший боевой опыт. Теперь Гитлер допустил новый просчет. Он убедил себя, что Сталин нанесет решающий удар не иначе как на юге, поскольку в Галиции перед советскими войсками открывалась блестящая стратегическая перспектива для наступления на Варшаву, к Висле, и, следовательно, в тыл группы армий «Центр». Гитлер отбросил все сомнения: русские, заявил он, нанесут удар между Припятскими болотами и Карпатами! Они должны ударить здесь!

Любопытно отметить, что не только Гитлер, но и его военные советники — генерал-полковник Йодль и начальник оперативного отдела генерал Хойзингер — упорно придерживались подобной трактовки грядущих событий. Вера в русское наступление в Галиции была так сильна, что даже когда после 10 июня стали поступать сведения о подготовительных мероприятиях противника на фронте группы армий «Центр», они игнорировались как отвлекающие маневры русских. Призрак советского наступления вдоль Вислы к Балтийскому морю так заворожил штаб-квартиру фюрера, что возможность нанесения советским командованием решающего удара в другом месте просто не допускалась.