«А там что, во дворце?» — спросил Тьен у пилота; толпа задвигалась, заурчали машины, кое-кто отправился по воздуху — порядочная стайка; стали набиваться и в «ирокез».

«Презентация новой княжны, — пилот раздавил ногой окурок, — Лезь, а то места не останется. Э! э! куда столько?! не взлетим!..»

Тьен еле втиснулся в кабину вертолета, уперся ногой в закраину двери, вцепился руками в поручень наверху; сзади к нему прижалась грудью одна из певиц, обняла, смеясь, тепло задышала Тьену в ухо.

«Эй, ты, полегче, свалишь!»

Она и животом прижалась потесней.

Мотор завыл, забулькал, заклокотал; воздух ударил в землю, сдувая в стороны бумажные стаканчики, хрустящие прозрачные обертки и пивные банки; пол зашевелился под ногами — «ирокез» поднимался. Парк внизу повернулся, пополз; певица молча соблазняла Тьена — и сказать по правде, он не прочь был соблазниться, если б не воды Рубера метрах в пятидесяти внизу.

Проплыли над Скорбными воротами, в облет собора Св. Петра и ратуши, перескочили францисканский монастырь — километра два с половиной всего, и вот он, дворец. Певица, не встречая отпора от Тьена, все явственней висла на нем, всем телом суля неземные восторги, и Тьена объяли сомнения — «Может, княжну с презентацией побоку, взять эту пчелку, уединиться где-нибудь…»

Но как-то его увлекло во дворец, певица в толпе откололась, однако мигнула ему — может, встретимся.

«Новая княжна, новая княжна», — слышалось кругом: все говорили о княжне.

«Вы видели княжну? она хорошенькая?»

«Я слышал — она просто милашка».

«Будет с минуты на минуту».

«Я уж-жасно хочу, чтобы меня ей представили!» — вздыхал кто-то за спиной.

«Взглянуть на девчонку — еще куда ни шло, но — быть представленным? невелика честь. Она не урожденная».

«Впервые оказаться в свете… представляю, как она волнуется».

Тьен вертел головой — приятель-вертолетчик тоже отстал, вот досада!

«Да-да! графиня дан Раувен — вы помните? — при первой встрече с королем так растерялась…»

«Ее Высочество…» — все звуки в высоком зале перекрыл зычный голос церемониймейстера; зал сразу стих, и все, как один человек, повернулись к дверям.

«…княжна Мартина!»

Белые, в золотых вензелях двери торжественно распахнулись, и новая княжна вошла в неизведанный мир.

Шаги ее босых ножек по зеркально навощенному паркету и воздушный полет легких голубых одежд терялись в шелесте дыхания тех, кто ждал ее; так же беззвучна была поступь служанки княжны — нагая, вся покрытая бронзовой пылью от ресниц до пальцев ног, она была, как живая статуя. А телохранитель шел, твердо печатая шаг подошвами ботфортов — сосредоточенно-строгий, в маскировочной пятнистой форме, со штык-ножом на широком поясе.

«Княжна моя, — золотистыми губами шепнула Аньес, встав чуть сзади и сбоку, — вы должны сказать им приветствие».

Марсель, собираясь с духом, обвела глазами зал — она его сразу узнала. Белый зал резиденции епископа. Значит, она в Дьенне; заснула там — очнулась тут.

Все выжидающе смотрели на нее.

Все, чей дом и родина — Лунная Ночь.

Она их видела сквозь дымчатую вуаль — кавалеры и дамы в старинных одеждах, ребята, девчонки, иные — совсем без одежд или в струящихся, ни на что не похожих накидках вроде ее собственной, одни — с волосами едва не до пола, другие — заросшие шерстью, включая и лица… но лица ли? здесь были и звери — вон, справа, разлапистый, будто коряга, приземистый карлик положил огромную ладонь на спину лобастому волку — волк тоже глядит на нее…

Но молчание сборища ей не казалось враждебным.

«Смелей, княжна моя», — шептала Аньес.

«Уважаемые господа…»

Нет, ничего — ни гомона, вообще ни звука — слушают.

«…я среди вас впервые; то, что я приглашена сюда, — это большая и приятная неожиданность. У меня нет особых заслуг, и я не знаю, чему я обязана чести быть принятой вами. Мне непривычно носить такой титул; высокое положение, в которое я поставлена, меня смущает, и если ваши обычаи позволят относиться ко мне, как просто к… Мартине, я буду признательна тем, кому мой титул не помешает говорить со мной как с равной. Я рада видеть вас и надеюсь, мы станем друзьями».

Ее обступили, не стесняя — так держат птаху в полусжатом кулаке, вынув из клетки, нежно и бережно; ей осторожно целовали руки, словно боясь испугать ее; Аньес не успевала представлять ей всех — но всех Марсель и не надеялась запомнить.

«Я очень, очень рад; надеюсь, что вы навестите нас, воды нашей реки всегда для вас открыты». — «Добро пожаловать, княжна! заглядывайте на святого Андрея — мы будем гадать, это интересно». — «Ждем вас на солнцестояние, в Материнскую Ночь — вас Кароль подбросит; правда, Кароль?» — «Йес. Это Кароль, ваше высочество. Кароль Раковски, армия Соединенных Штатов. Если вам угодно — лучшие самоцветы из недр Кольденских гор; княжна, приходите без церемоний, а это — в честь нашего знакомства, примите от всего сердца. Будьте у нас в Двенадцатую Ночь! не позабудьте! и на Вальпургиеву Ночь — мы будем ждать! В день Фермина и Люсии у нас купание, ваше высочество, к озеру Вальц вас доставят по воздуху, будет эскорт. Это чистое золото — оно принесет вам удачу; возьмите, княжна».

Марсель едва успевала улыбаться; у нее хватило благоразумия не обещать направо и налево, что она обязательно будет — а куда ее только не звали! приглашения жителей Ночи путались в памяти с телефонами тех, кто позавчера приглашал посидеть в честь лихого полета «Коня».

Тьен не смог приложиться к руке — сквозь толпу было не пробраться; с завистью он наблюдал, как рядом с княжной возвышается шлем вертолетчика. А так хотелось оказаться поближе! он же видел, КТО эта княжна, он узнал ее, вспомнил — она посмотрела ему в глаза на бензозаправке, это она сидела в дьявольском «торнадо», она минувшим вечером назначила ему свидание. Обязательно надо увидеться с ней…

И тут его взяли за плечи с обеих сторон; Тьен резко стряхнул с себя чужие руки, обернулся — вот те раз! спецназовцы, оба с дубинками, морды деревянные, глаза — как у лунатиков.

«Ты что тут, парень, делаешь? тут не положено, пойдем-ка с нами».

Тьен вывернулся и нырнул в толпу, но цепкие ручищи вновь сграбастали его, дубинка стукнула по лбу, и Тьен с обоими громилами куда-то провалился. Они все выворачивали Тьену руки, метя застегнуть на них наручники; он, изловчась, пнул одного коленом в пах, перехватил дубинку и с размаху шваркнул другого по балде — тот поднял палку, чтоб парировать удар, Тьен носком ботинка врезал ему под колено и бросился бежать. Было темно. Тьен налетел на что-то твердое — как будто каменную тумбу — и рассадил себе руку; обсасывая ушибленное место, он осмотрелся — черт! это же крипта собора Святого Петра, склеп под землей, а каменные надолбы — гробницы епископов Дьеннских, а та, о которую он ударился, — самого графа-епископа Губерта Милосердного.