В это время Ведринский помогал уцелевшему лакею поднять лошадь и обрезать постромки, удерживавшие ту лошадь, которая упала в овраг и, по-видимому, сдохла.

– Сам черт забрался в карету и гнал несчастных коней. Никогда ничего подобного не случалось со мной, – говорил лакей, крестясь, а он был сильный и бесстрашный молодец, служивший в солдатах и в одиночку ходивший на медведя.

Глухой возглас Масалитинова, открывшего глаза, заставил Жоржа подойти к нему. Бледный и шатаясь, молодой офицер поднялся.

– Фаркач был в моей карете и хотел убить меня, задушить… не знаю что. Чудовище это было страшно, словно настоящий черт, – проговорил он, отирая струившийся по лицу пот. – Жорж, Иван Андреевич, сам Бог послал вас, – прибавил он. – Только я лучше пойду пешком, а не сяду в этот ужасный экипаж.

В нескольких словах ему объяснили положение. Одна из лошадей убилась, а у кучера была сломана нога; кроме того, они уклонились от пути на Горки там, где дороги расходились, и теперь стояли на пути к замку Бельского, чего кучер за темнотой и волнением не заметил.

Буря и дождь прошли. Решили оставить раненого и экипаж под присмотром лакея, пока не пришлют им помощь из соседней деревни. Масалитинова легко было уговорить следовать за друзьями в замок, а Жорж уступил ему своего коня, взяв себе каретную лошадь, и все тронулись в путь. Дорогой адмирал сообщил Масалитинову о смерти Бельского, и того восхитила мысль увидать Надю снова свободной.

В самый день смерти лже-графа Адама оба библиотекаря объявили свою работу оконченной и просили позволения уехать, что им и было разрешено. В тревоге по случаю смерти хозяина, никто не обратил внимания на отъезд скромных тружеников, а когда через день депеша известила графиню о приезде крестного отца с другом, новость эта также не возбудила ничьего подозрения. Утром, в день приезда Масалитинова, совершилось погребение графа на соседнем кладбище. Грустная и утомленная вернулась молодая вдова в замок, а вечером ее сильно взволновало сообщение адмирала о том, что Манарма предупреждает его о смертельной опасности, грозившей Масалитинову, и приказывает тотчас отправиться ему на помощь.

В большой тревоге ожидала Надя возвращение адмирала и Ведринского, которые к ее удивлению привезли с собой Михаила Дмитриевича. Увидав бывшего жениха таким расстроенным, она почувствовала сожаление и любезно приняла нежданного гостя. Значит, и он был жертвой адских злодеяний.

Надя тотчас заказала сытный ужин, а в ожидании его адмирал удалился в свою комнату, чтобы отправить письмо своему покровителю. Надя с гостем остались вдвоем, потому что и Ведринский ушел к себе. Наступило тяжелое молчание. Масалитинов не сводил глаз с Нади, которая была прелестна в траурном платье. Молчание прервала она:

– Однако надо бы предупредить Людмилу Вячеславовну о происшедшем: она будет беспокоиться, что вас нет, – сказала Надя не совсем решительно.

Михаил Дмитриевич вздрогнул.

– Вы правы, но вернуться сегодня же в Горки я не в состоянии. Я напишу ей несколько слов, если вы будете добры послать кого-нибудь.

– Ну, конечно. Пройдите в мой будуар и пишите, а я сейчас снаряжу посланного.

Масалитинов написал коротенькую записку, сообщив только о случае с экипажем и умолчав о нападении вампира; а когда Надя выходила из комнаты за посланным, он облокотился о стол и серьезно задумался. Буря кипела в его душе. Он чувствовал себя до того несчастным, что ему казалось невозможным продолжать подобную жизнь.

Порыв ненависти поднимался в нем против овладевшей им женщины и ларвического существа, внушавшего ему страх, или даже ужас. Ни одного часа не бывал он уверен, что не сделается жертвою какого-нибудь из тех адских чудовищ, которые окружали словно Милу.

Нет, нет, надо бежать, отделаться от нее, развестись, или как-нибудь положить конец этой разбитой жалкой жизни; долее терпеть он не может. Вздох, тяжелый, как стон, вырвался из его груди.

Незаметно вернувшаяся в комнату Надя с любовью и сожалением наблюдала за ним, а потом подошла и положила руку на его плечо.

– Не отчаивайтесь, Михаил Дмитриевич, имейте веру, молитесь и надейтесь, что Бог спасет вас и, может быть, освободит из адской ловушки, в которую вы попали.

Масалитинов поднялся и, схватив Надины руки, горячо прижал к своим губам.

– Да, Надя, оба мы – жертвы дьявольской плутни, а так как судьба дала мне неожиданное счастье говорить с вами, то позвольте сказать вам все, чтобы хотя отчасти оправдаться в моем ужасном поведении относительно вас. – Он быстро передал все происшедшее и прибавил. – Все связано между собой красной нитью; мы попали в сеть, которая нас душит: и ваше непонятное разоренье, и моя странная страсть к игре, так же странно пропавшая, как и появившаяся, потому что никогда, Надя, я игроком не был. Мила вырвала из моих рук пистолет, и я стал ее женихом, буквально с веревкой на шее. А теперь я дошел до той же точки, – я задыхаюсь в этой адской фантасмагории и мне кажется, что я скверно кончу.

– Надо бороться и с помощью Божьей искать спасения, а не предаваться бесплодному отчаянию, – энергично проговорила Надя.

Масалитинов вздрогнул.

– Для борьбы нужна цель, надежда, которая бы манила и поддерживала. Эта надежда для меня – вы, Надя. Если вы можете простить меня и в глубине вашего сердца сохранилось хоть чуточку привязанности ко мне, если я могу надеяться, что, став свободным, вновь обрету вас, Надя, тогда я буду бороться, я сделаю все на свете, чтобы избавиться от чудовища, полуженщины, полувампира, которая как клещ вцепилась в меня и высасывает жизнь. Если нет, я положу конец ужасному существованию, когда жена и даже ребенок внушают мне непреодолимый ужас, когда я не понимаю ничего происходящего вокруг меня. Кто эти отвратительные существа, появляющиеся из мрака и преследующие меня; кто эта дочь Фаркача, вырвавшаяся из ада на мою погибель? Спаси меня, Надя, спаси от меня самого; не то я сойду с ума, или покончу с собой; легче и приятнее умереть от пистолетной пули, чем от зубов вампира.

Возбуждение его росло, он был бледен и все тело дрожало, как в лихорадке, а в блуждавших и горевших глазах было действительно что-то безумное. Испуганная и взволнованная Надя подвела его к дивану и усадила. Глубокая, внушаемая им раньше и не совсем угасшая любовь оживала в ней при виде страданий любимого человека. Тихо, точно говоря с больным ребенком, пожала она его руку.

– Успокойтесь, Мишель, я давно простила вас. Ну же, не волнуйтесь! Я люблю вас, а если вы будете снова свободны, Бог пошлет нам может быть счастье и заставит забыть этот ужасный кошмар.

Масалитинов опустился на пол, положил голову на колени Нади и судорожно зарыдал. Он весь дрожал и страшное нападение вампира окончательно расстроило его больные нервы. Надя забыла все; подняв склоненную голову прежнего жениха, она поцеловала его пылавший лоб.

– Миша, Миша опомнись. Я люблю тебя, буду молиться за тебя и вызову могущественного покровителя моего крестного. Он – добрый и сильный, – спасет тебя.