— Пасхи? Остров святой Пасхи? — встрепенулся Павлик. — Я что-то припоминаю… Да-да, я припоминаю… Это крохотный остров среди Тихого океана. Его открыл Дэвис в тысяча шестьсот восемьдесят седьмом году, потом адмирал Роггевен — в тысяча семьсот двадцать втором году. И остров населяли тогда язычники, идолопоклонники, но потом туда приехали какие-то монахи, которые обратили их в христианство. Вот и все, что нам рассказал об острове Пасхи учитель географии в колледже.

— Идиот, на обязанности которого лежало превращать детей в таких же идиотов, как он сам! Как хорошо, Павлик, что ты вырвался из этой фабрики невежд, тупиц и ханжей! Поступишь в нашу советскую школу — и весь мир раскроется перед тобой во всей своей красоте и правде! Ведь тебе не рассказали в колледже самого интересного про этот замечательный остров! Крохотный островок, который за один час ходьбы можно пересечь с одного конца до другого, одинокий клочок земли, затерянный среди безбрежного океана, отделенный четырьмя тысячами километров от Южной Америки и таким же примерно расстоянием от ближайших островов Полинезии, — этот островок представляет собой настоящий клубок научных загадок и тайн! Ты подумай только, Павлик: среди всей Полинезии, между всеми ее бесчисленными островами и племенами, только здесь, у этого маленького народца, населявшего Рапа-Нуи, развилась и расцвела письменность! На тех самых кохау ронго-ронго — длинных красновато-коричневых дощечках, которые мы только что нашли в каноэ и держали в руках! Мало того! Эти деревянные таблицы с письменами древних рапануйцев до сих пор не прочитаны, не раскрыты ни одним ученым цивилизованного мира.

Шелавин замолчал и сделал несколько глотков какао из термоса.

— А эти террасы, или аху, как их называют туземцы! А эти необыкновенные, поразительные статуи! — продолжал он через минуту. — Как мог сделать эти гигантские сооружения маленький народец, находившийся на самом низком уровне культуры? Ведь некоторые из этих статуй достигают двадцати трех метров в высоту, имеют в плечах до двух-трех метров, с двухметровыми тюрбанами на головах, весят до двух тысяч центнеров! А таких аху к моменту появления европейцев насчитывалось не менее двухсот шестидесяти штук, а статуй — свыше пятисот, и все они своими гневными, угрожающими лицами обращены к океану. Не ясно ли, что эту огромную, можно сказать — титаническую, работу мог выполнить только другой, более многочисленный, гораздо более культурный и развитый народ!

Чтобы разгадать все эти загадки, некоторые ученые высказали такое предположение. Этот остров в древности был гораздо больших размеров. Его населяло многочисленное племя со своеобразной, довольно высокой культурой, гораздо более высокой, чем у тех жалких племен, которых застали на острове первые европейцы. И вот настало время, когда древние рапануйцы начали замечать, что их остров медленно, но неудержимо поглощается морем. Тогда они, полные тревоги и смутных опасений, обратились к своим богам, ища у них защиты против угрожающей стихии. Они начали строить у берега моря огромные террасы и ставить на них многочисленных идолов как стражей и хранителей родной земли. Но океан продолжал неумолимо наступать, и напрасно каменные боги вперяли в него свои гневные, угрожающие взоры. Люди не теряли, однако, надежды. Лихорадочно продолжали они свою работу; высекали новых идолов, строили новые аху и воздвигали на них новые и новые ряды своих стражей и хранителей. Так продолжалось, вероятно, много десятков лег. Может быть, постепенно убеждаясь в тщетности своих надежд и в бессилии своих богов, а может быть, после какого-нибудь внезапного штурма со стороны океана в результате землетрясения, но в конце концов население впало в панику. Оно бросило все работы и, захватив весь свой скарб, устремилось к своим каноэ, чтобы искать спасения на другой земле. Такие переселения с острова на остров, через огромные водные пространства океана, по разным причинам, довольно часто происходили в истории заселения Полинезии.

Некоторые ученые считают, что теперешние жители острова Рапа-Нуи — не остатки его первоначального населения, а пришельцы, осмелившиеся занять остров, который или перестал погружаться, или стал погружаться медленнее, незаметнее. А то, что мы открыли сегодня большое подводное аху со статуями, должно окончательно доказать правоту теории о погружении острова…

Шелавин замолчал, задумчиво посасывая трубку от термоса с какао. Павлик, слушавший все время рассказ океанографа, как древнюю сказку, тоже молчал. Наконец он спросил:

— Ну, а они, эти пришельцы, как они устроились на острове?

— Они, может быть, с их точки зрения, жили довольно долгое время неплохо — до тех пор, пока европейские «цивилизаторы» не обратили на них внимание. Тогда среди островитян появились болезни, страсть к водке и табаку, к европейским безделушкам и к так называемой культуре. Но самый тяжелый удар был нанесен острову в тысяча восемьсот шестьдесят втором году, когда перуанские работорговцы напали на него. После неимоверных жестокостей, убийств, грабежей они захватили в плен большую часть населения — пять тысяч человек — и увезли их на остров Чинча, у берегов Южной Америки, для добычи и погрузки гуано — птичьего помета, в огромных количествах скопившегося на этих островах и вывозившегося для удобрения истощенных земель Европы.

Правда, некоторые из этих несчастных были потом освобождены, но, вернувшись на родину, они привезли с собой оспу, которая сильно истребила население. С тех пор началось постепенное его вымирание, а уже в тысяча восемьсот шестом году оно составляло всего лишь сто пятьдесят человек. В последнее время число их несколько увеличилось — достигло двухсот пятидесяти человек, но в условиях капитализма, жестокой эксплуатации, пьянства, болезней, безысходной нищеты вряд ли это племя сможет возродиться… Да-а-а!.. Это не то, что у нас, Павлик! Сколько вот таких маленьких племен и народов, доведенных царями, их чиновниками и капиталистическими хищниками до вымирания, возродилось у нас в Союзе после Великой Октябрьской социалистической революции тысяча девятьсот семнадцатого года! Вот какие дела, молодой человек!.. Много еще других тайн для науки таит в себе этот маленький, почти пустынный островок. Всего сразу не перескажешь, Павлик, а нам пора возвращаться. Продолжать обследование этих подводных склонов я считаю теперь совершенно излишним: то, что капитан хотел знать, для меня уже вполне ясно. И это — главное! Ну-с, в дорогу, молодом человек, благонамеренный воспитанник колледжа святого Патрика в Квебеке!

— Я бы хотел поскорее забыть об этом, — тихо ответил Павлик, — а вы мне напоминаете…

— А-а-а!.. Гм… Гм… Да, упрек правильный… Ну, прости старика. Больше не буду…

Шелавин с добродушной улыбкой протянул металлическую руку. Павлик весело и охотно пожал ее.

Взгромоздив на себя кучу рыболовных сетей и расположив веером за спиной священные таблицы рапануйцев и другие трофеи, Шелавин и Павлик отправились домой.

Через два часа, показавшись в таком виде перед подводной лодкой, в ярко освещенном прожекторами пространстве, они были встречены удивленными восклицаниями, которые в следующую минуту сменились смехом и шутками.