ночь собирал и поедал звезды. Когда съел он последнюю, настал день, и конь вернулся в конюшню.

Птица тоже не осталась в своей клетке ночью. Когда Франта дал ей горсть зерна, сказал ей:

– Клюй, птичка, клюй, а потом отдохни, ты будешь мне нужна, послужи мне хорошенько.

И запела птица:

– Хорошо, что ты обо мне не забыл. Только прошу тебя, не запирай меня на ночь в этой клетке, дай мне свободу.

Франта сделал так, как просила его птица, она взлетела к небесам и там собирала звезды вместе с конем. Когда она съела последнюю, настал день, и птица вернулась в свою клетку.

Утром следующего дня конь посоветовал Франте:

– Выпусти птицу и вели ей посмотреть, где находится черный замок. Я хочу знать, туда ли мы направляемся.

Послушался Франта и выпустил птицу, и она полетела все выше и выше, пока не исчезла из виду. Вернулась она уже к полудню, села на жердочку в клетке и запела:

– Я летала на золотой луг, где солнышко играет, но черного замка нет и следа, нет и следа!

И помчался конь вскачь, не скакал, а летел, земли не касаясь. И опять к вечеру приехали они к трактиру и решили там переночевать. Франта накормил коня и птицу золотым зерном и отпустил их, а они полетели собирать звезды. Когда все съели, настал день – конь и птица вернулись к Франте, который тем временем хорошо выспался.

И на этот раз конь посоветовал, чтобы птица посмотрела, где находится черный замок. Птица снова полетела на луг, где солнышко играло, но опять не увидела оттуда черный замок. И поскакал конь, не скакал, летел, и вечером опять приехали они к трактиру, где переночевали.

Франта кормил коня и птицу золотым зерном, но кормил разумно, чтобы зерна хватило, вечером они уходили, а днем служили ему. Когда наконец на десятый день птица снова прилетела на золотой луг, где солнышко играет, она вернулась раньше обычного и запела, что едут они правильной дорогой и что к вечеру доберутся до черного замка.

И правда. Когда солнышко село на гору, подъехали они к черному замку. Франта постучал в ворота и стал ждать, когда ему откроют. Конь тем временем советовал:

– Пренебреги шелковой постелью, не разлучайся с нами, чтобы мы могли тебе помочь. У хозяина этого замка сердце не чистое и мысли не светлые! Он держит в заточении твою невесту, самую красивую деву на свете!

Ворота с шумом отворились, и в них появился чернокнижник. Живот его был как бочка, а на нем три железных обруча. Посмотрел он на Франту, на его коня, на птицу, засверкал глазами и воскликнул:

– Чего ты хочешь, смельчак?

Франта ему ответил:

– Я слышал, что в этом замке живет самая прекрасная девушка под солнцем. Я хочу на ней жениться, приехал за ней.

– Смотрите-ка, смотрите-ка, – загундосил чернокнижник, – особый гость не очень-то скромен: выбрал себе самую красивую! Ну, увидим, что можно сделать. А ты ее вообще-то знаешь? Узнал бы ты ее?

– Я и в темноте ее узнаю, – воскликнул Франта, – потому что я ее очень люблю!

– Посмотрим, посмотрим, – захихикал чернокнижник и пригласил юношу пройти в замок. И тут же сказал ему, что уложит его спать на шелковом ложе и угостит наилучшей едой, чтобы у Франты было много сил, ведь они ему очень и очень понадобятся.

Франта поблагодарил, но не расстался со своими друзьями. Чернокнижник разозлился и отвел его в конюшню. Раз уж он хочет проводить ночь с конем и птицей, пусть, мол, будет доволен таким ночлегом. Но сын купца ничего неприятного в этом не видел. Он почистил коня, дал ему золотого зерна, потом накормил и золотую птицу, которую поместил рядом со своей постелью прямо у головы, а потом стал собираться сам. Он еще не все закончил, когда снова пришел чернокнижник.

– Ты хвастался, – сказал он Франте, – что узнаешь свою избранницу хоть ночью, но ты не подумал о том, что я могу ее превратить во что захочу. Ладно, я тебя принял, попытай свое счастье. Беда тебе, если не справишься. Жизни лишишься.

– Я все это понимаю, – ответил сын купца. – Можем начинать.

Чернокнижник расхохотался и сказал:

– Отдыхай пока. И не думай, что все будет так легко: ты не первый, кто пытался это сделать.

После этого он ушел.

Вечером Франта остался совсем один, и было ему очень грустно. Всюду царила тишина, только в какой-то миг раздалась откуда-то сверху такая прекрасная и трогательная песня, что сердце его упало. Как хотелось бы парню рассказать об этом своему коню и птице, но они собирали на небесах звезды. Всю ночь он не спал в тоске и печали, но решимость его не покинула.

Вернувшись, птица пропела:

– Я видела чернокнижника за работой. Он отнес принцессу далеко отсюда, превратил ее в слиток золота и бросил в ручей.

Потом прилетел конь и заржал:

– Сегодня придется продержаться. Я видел чернокнижника за работой. Он отнес принцессу далеко отсюда, превратил ее в слиток золота и бросил ее в ручей. Но не бойся, положись на меня, я тебе помогу.

Солнышко припекало, когда пришел чернокнижник. Он злобно усмехался:

– Ну, как наш красавчик выспался? Работа легкой не будет!

– Я отлично выспался, а работы никакой не боюсь, – произнес Франта уверенно, – ведь я еще дома сказал, что ради этой прекрасной девушки готов на что угодно.

Чернокнижник язвительно расхохотался. Звуки его хохота разлетелись по двору.

– Ну что ж, начнем, – сказал он. – Сегодня на восходе солнца принцесса вышла на прогулку, но до сих пор еще не вернулась. Раз ты так в себе уверен, найди ее, узнай и приведи – сумеешь?

– Конечно, – кивнул Франта и оседлал коня.

– Ну-ну, – удивился чернокнижник, – неужели ты за ней на коне ехать собрался? Она-то пешком шла.

– Может быть, – возразил Франта. – Но ножки у нее тоненькие. Может быть, они у нее устали. Если она зашла далеко, могла утомиться. Я хочу, чтобы она долго-долго оставалась прекрасной, поэтому должен ее беречь.

Чернокнижник расхохотался и больше ничего не сказал. Его забавляла уверенность Франты, с какой он говорил, что получит принцессу в жены. Увидев, что тот берет птицу в клетке, сказал насмешливо:

– А этого зверя ты берешь, чтобы в дороге было веселее, да?

– Вы угадали, – сказал Франта спокойно. – Усталому нужно освежиться, а грустному утешиться. Но я вам советую не насмехаться над моей птицей. Она ученая.

Чернокнижник хохотал, держась за живот, как будто бы боялся, что у него обручи лопнут.

– Я