Но над горизонтом Дромоса Шагающий с Ветрами увидел Часы Времени, которые словно ждали его, зависнув на границе пустоты. В ужасе он закрыл руками лицо, отчетливо понимая, что он сейчас полностью беззащитен и что смертельный белый луч де Мариньи достанет его в любую секунду. Но луча не было, и Итаква медленно отнял руки от лица и в безграничном изумлении уставился на Часы, что замерли в воздухе на расстоянии меньше двухсот ярдов от него.

При его теперешних гигантских размерах Часы рядом с ним казались игрушечными, как тогда, на Борее, когда он зажал их в кулаке. Однако в руках де Мариньи, сущего муравья в сравнении с Итаквой, Часы Времени были могучим оружием. Но выстрела снова не было.

Какое-то время они так и стояли в небесах над Дромосом друг против друга — Шагающий с Ветрами, как огромная темная тень, и похожая на гроб удивительная машина, путешествующая по времени и пространству и обладающая почти безграничной мощью. Потом, словно по безмолвному сигналу, хотя никакого сигнала не было, они разошлись каждый своей дорогой: напрочь ошеломленный Итаква ушел огромными шагами куда-то в неизвестные звездные дали, а Часы Времени с еще большей скоростью полетели прочь с Дромоса, мимо Нуминоса — на Борею.

Уже потом, по прошествии времени, Силберхатт спросил де Мариньи:

— Ведь ты мог насовсем прикончить этого мерзавца, почему ты этого не сделал?

В ответ де Мариньи покачал головой:

— Я почему-то решил, что, сделав это, не попаду в Элизию. К тому же что-то подобное мне говорил еще Титус Кроу. И я не был уверен, что смогу его полностью убить. Я подумал: чем пытаться его убить и в итоге не убить… Лучше уж пусть сам умрет.

Но терпение уже покинуло Вождя.

— Все равно не понимаю! — сердито сказал он. — Он наделал нам столько бед, а ты…

— Я рада, — вмешалась Армандра, — что ты, Анри, отпустил его. Мой отец жил всегда, живет и теперь и должен жить вечно. Он — из рода того первоначального зла, которое должно присутствовать постоянно, чтобы напоминать нам, что наши грехи, пусть и ничтожные в сравнении с его злодеяниями, могут в конечном счете сделать и нас такими.

— Да и я рада, что он остался жив, — вступила в разговор Морин. — Когда-то он катал меня по небу вокруг Дромоса и обращался со мной вежливо. Может быть, мы когда-нибудь сможем сделать его добрым…

— Может быть, — проворчал Вождь, припертый к стенке их напором, но тут же, не скрывая цинизма, добавил: — А может быть, и нет.

Прошло три недели (земных недели — де Мариньи все еще жил по хронологии Материнского мира), прежде чем настало время покинуть Борею, хотя де Мариньи с легкостью мог в любой момент распрощаться с плато и его многоязычным населением.

Путешественники стояли на вершине плато, их окружали тысячи местных жителей, которые пришли посмотреть на отлет Часов Времени. Все разговоры были закончены, слова прощания сказаны, не молчал лишь только ветер, что, зловеще подвывая, нес по белой равнине снег и осыпал им зрителей.

С тех пор как четверо вернулись на Борею, произошло много всего. Они еще раз ненадолго слетали на Нуминос — навестить Аннахильд и переправить ее вместе с сыновьями на надежно защищенный Гористый остров, несколько раз путешествовали на обращенную к солнцу сторону Бореи, где Силберхатт открыл тропические острова и континенты, найти которые так мечтал. По настойчивой просьбе Вождя они провели и акцию отмщения — полностью разрушили тотемное святилище Итаквы на снежной равнине и завербовали тысячи Детей Ветров на свою сторону. И конечно же, бесчисленные пиры, турниры и просто приятное времяпрепровождение.

Однако в конце концов де Мариньи сказал:

— Нам пора. — И вместе с Морин они ушли в свои комнаты, расположенные на самом верху плато.

Чуть позже туда отправился и Силберхатт, и двое мужчин долго разговаривали. Армандра не стала заглядывать в разум мужа, позволив ему самому принять решение, которое — она знала это — рано или поздно надо было принять.

— Хэнк, — сказал в итоге де Мариньи, — я думаю, ты решил все правильно. На твоем месте я поступил бы так же.

— Но ты ведь не знаешь, что я решил, — напомнил ему Вождь.

— Вот именно, что знаю, — отвечал де Мариньи. — И если я вернусь на Землю, я расскажу там, что ты теперь король Бореи, тебе подвластны все племена юга, над которым всегда светит полярное сияние, пусть оно даже и какое-то странное. Еще я скажу, что твоя королева, хоть и несколько необычна, зато немыслимо прекрасна. И еще скажу, что вы вместе гуляете по ветрам и что ни одного мужчину во вселенной никогда так не любили.

— Вместе гуляем по ветрам? — переспросил Вождь, подняв брови. — Армандра — да, гуляет, если ей хочется, она все-таки дочь Итаквы, ну а я — обычный человек, дружище, я привязан к земле.

— Нет, Вождь, теперь не привязан, — рассмеялся де Мариньи, вытащив блестящий сверток, в котором Вождь тут же узнал летающий плащ.

— Анри, я не могу принять такой подарок…

— Да почему же нет? Мне он больше не понадобится, ведь у меня теперь снова есть Часы Времени. — И прежде, чем Вождь смог что-то возразить, де Мариньи спросил: — Скажешь тогда всем, что мы с Морин улетаем и были бы рады попрощаться со всеми наверху?

И вот они все стояли на плато: Армандра и Вождь, Трейси Силберхатт и Джимми Франклин, Унтава и Кота’на, и все старейшины Плато, которых тоже позвали, а за их спинами толпился простой народ. Было тихо, лишь ветер шептал что-то грустное. Не в силах больше выносить молчание, Армандра заговорила, ее голос звенел от тоски:

— Вам действительно пора?

Вместо ответа передняя панель Часов Времени сама по себе распахнулась, четыре стрелки на покрытом причудливыми иероглифами циферблате на миг застыли и вновь продолжили движение по странным траекториям.

Не говоря ни слова, де Мариньи и Морин проскользнули внутрь Часов и растворились в мягко пульсирующем пурпурном свечении.

Панель с тихим щелчком закрылась за ними…

Кота’на, краснокожий индеец, словно вышедший из кадра фильма об освоении Дальнего Запада Америки, Кота’на, Хранитель Медведей, смотрел, как Морин играла с парой медвежат — каждый был уже больше нее ростом, — и только покачивал головой от удовольствия и восхищения. Мать медвежат, могучая Тукис, которая на задних лапах оказывалась вдвое выше человека, стоя рядом с хозяином в тренировочном зале, негромко ворчала и переминалась с ноги на ногу. Ее самец Морда, любимец Кота’ны, считавшего его лучшим из всех боевых медведей, сейчас отсутствовал — с отрядом своих соплеменников и, естественно, проводниками, он добывал у подножия плато мясной скот, который служил основной пищей и для людей, и для медведей. В кладовых мясные запасы могли храниться сколь угодно долго.