Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я двинулся по коридору, теперь руководствуясь исключительно воспоминаниями о сне Уэбстера. Отыскав комнату 106, я постоял, затем толкнул дверь. Комната встретила меня той же самой обивкой из светлой сосны, тем же самым окном с эркером рядом с пожарной лестницей, тем же самым большим дымоходом. На выгоревших обоях виднелся более темный участок в форме звезды – на том месте, где когда-то висели часы, опять же как во сне Чарльза.
Меня прошиб горячий пот, я был сбит с толку и валился с ног от усталости, однако, несмотря на все свидетельства обратного, я все еще пытался убедить себя в том, что это лишь свидетельства того, как разворачивается моя память синхронно с моим продвижением вперед, подобно локомотиву, который сам прокладывает перед собой рельсы. Однако теперь у меня была возможность провести простой опыт, который поможет раз и навсегда установить, свои сны я вижу или чьи-то чужие.
Шагнув вперед, я как можно дальше просунул руку в дымоход. Сначала я ничего не нашел, но затем нащупал край выступа, и за ним мои пальцы прикоснулись к чему-то такому, что пошевелилось, и после долгих усилий, протянув руку как можно дальше – Уэбстер был почти на четыре дюйма выше меня, – я достал картонный тубус, запыленный и покрытый грязью. Открыв тубус, я достал блестящий черно-синий твердый восковой валик. В лучах света засияли тонкие бороздки. Я долго смотрел на валик, не зная, что думать. Радоваться или огорчаться? Я не мог определиться. Мне было известно только то, что валик спрятал в дымоходе Чарльз Уэбстер, что ради него «Гибер-тех» погубил по меньшей мере шесть человек и что Дон Гектор вот уже почти три года пытается передать его через Чарли «Истинному сну» и Кики.
Я убрал валик в тубус. Мое любопытство было разбужено, и я решил, что лучше всего проиграть валик и выяснить, что на нем записано. Для этого мне был нужен фонограф, поэтому я вернулся назад и, разминувшись на лестничной площадке с женщиной-лунатиком Блестящей Диадемой, направился в комнату привратника на первом этаже. Теперь в фойе лунатиков стало больше, и я осторожно прошел сквозь них. Некоторые бормотали под нос бессвязные слова и обрывки фраз, один постоянно тасовал колоду карт, еще одна держала два кубика Рубика: левой рукой она смешивала цвета, правой их собирала. Разбросанные повсюду коробки и консервные банки говорили о том, что лунатикам здесь предоставили прибежище; практически наверняка за этим стояли Джонси и Токката, причем дело было поставлено у них на поток. Джонси обмолвилась, что она также считает, что лунатики сохранили сознание, и, скорее всего, Токката придерживалась того же мнения. Несмотря на то что мое предчувствие получило подтверждение, такое понятие противоречило всем современным медицинским и научным представлениям. Всесторонние исследования привели к единогласному заключению: головной мозг лунатиков необратимо мертв. Однако если их сознание остается полным, но только перемещается куда-то туда, где его невозможно обнаружить, и в «Гибер-техе» об этом известно, тогда нынешняя политика в отношении лунатиков, заключающаяся в преобразовании и отправке на покой с последующим расчленением на отдельные органы, является убийством. Нет, подождите, это значительно хуже простого убийства.
Когда я проходил мимо стойки администратора, у меня снова погас фонарик. Поскольку термалит у меня оставался всего один, я просто подождал, когда мои глаза освоятся в темноте.
Валик – это ключ. «Истинный сон» отчаянно жаждет его получить, а «Гибер-тех» пойдет на все, что угодно, лишь бы этого не допустить. По мере того как мои глаза привыкали к темноте, я начинал видеть смутные силуэты, при этом я слышал шаги бродящих вокруг лунатиков. Они что-то шептали себе под нос, что сильно действовало на нервы. Один раз лунатик прошел совсем рядом и легонько укусил меня за руку, и я вдруг подумал, как часто их кормят и сколько времени они продержатся без кормежки, прежде чем начнут питаться друг другом – и мной. Вскоре я понял, что ответ на этот вопрос – совсем недолго. Мои глаза еще не успели полностью освоиться в полумраке, и я не заметил, как в тусклом свете лунатики обступили меня со всех сторон, и осознал это только тогда, когда почувствовал прикосновение их рук. Я попытался растолкать их, но когда мне удалось протиснуться между двумя и вырваться из цепкой хватки третьего, меня схватили еще три или четыре пары рук, и я ощутил резкую боль в затылке от укуса. Я вскрикнул, однако этот звук лишь еще больше раззадорил лунатиков, и я почувствовал, как их руки сжимаются крепче. Отказавшись от надежды на мягкий подход, я стал драться и толкаться, нанося удары ногами и кулаками, однако лунатиков было слишком много, и они повалили меня на пол. В голубовато-зеленом свете их бормотание и стоны принимали все более агрессивный характер. Я знал, что именно так все и происходит. Нападение начинается медленно, затем агрессивность стремительно нарастает, переходя в безумие. Я почувствовал, как костлявые руки задирают на мне рубашку, чтобы добраться до живота. Кричать я уже не мог, мне оставалось только отчаянно брыкаться и лягаться ногами, а у меня в ушах быстро нарастал бессвязный гул их голосов. Я проделал такой большой путь, и в конечном счете впустую. Валик, не имеющий для лунатиков никакой ценности, попадет в руки тому, кто наткнется на мои останки.
Я беспомощно прижал к груди рюкзак и сжался в комок, понимая, что это совершенно бесполезно, и тут меня осенила мысль. Не обращая внимания на царапины и укусы, я раскрыл рюкзак и достал фотоаппарат Лоры. Направив его на лунатиков, я нажал кнопку затвора.
Сработала вспышка, и мне показалось, будто в зловонном полумраке фойе на мгновение отворилась дверь в Лето. Эффект получился моментальным и впечатляющим. Лунатики неподвижно застыли, на мгновение сбитые с толку. В Академии меня этому не учили; эту хитрость я узнал от Ллойда, два дня назад.
Смятение лунатиков было недолгим, но мне хватило времени для того, чтобы взвести затвор и снова включить фотовспышку. Яркий белый свет выхватил охваченные ужасом лица. Не теряя времени, я выбрался из сплетения оцепеневших тел, сбежал вниз по лестнице, отыскал комнату привратника и, захлопнув за собой дверь, запер ее на засов, чувствуя, как бешено колотится сердце и трясутся руки.
Час за часом я испытывал что-нибудь новенькое, отчаянно желая, чтобы ничего такого не было.
«…Восковой валик явился первым устройством, по-настоящему пригодным для записи и воспроизведения звука. Он продержался больше ста лет благодаря своему повсеместному распространению, а также тому обстоятельству, что для работы ему не требуется электричество. Если учесть то, что ученые мужи нередко оставались на Зиму, чтобы закончить свою работу, нет ничего удивительного в том, что к Весеннему пробуждению секретаря ждало до сотни записанных валиков, которые нужно было расшифровать, а затем заново разгладить поверхность для повторного использования…»
Включив аварийное освещение, я прошел прямиком в ванную и, порывшись в аптечке, нашел йод и смазал им следы от укусов, каковых оказалось много. Мне повезло, что голод охватывал лунатиков довольно медленно. Если бы они разом набросились на меня, когда я только вошел, я оказался бы слишком уставшим и замерзшим, чтобы защищаться. Пока я как мог занимался собой, из фойе доносились неприятные звуки, свидетельствующие о том, что лунатики, по-видимому, утолили голод за счет кого-то из своих товарищей. Если они съели крупного Эдди Танджирса, этого им хватит часов на восемь. А если Блестящую Диадему – максимум на девяносто минут.