Но через месяц после свадьбы мой отец заболел и умер, а с его кончиной наше благополучие рухнуло. Втайне от всех нас, даже от моей матери, в девичестве Софии Дюпор, он вложил все свои деньги в неудачные спекуляции, самым безрассудным образом наделал долгов и, как следствие, оставил нас почти без средств. Дом, конечно, пришлось продать, вместе с весьма ценной отцовской коллекцией римских монет, и мы с молодой женой лишились всякой возможности начать новую жизнь в Лондоне. Моя бедная мать тяжело переживала постигшее нас бесчестье, и если бы не великодушие ее именитого племянника, незамедлительно предложившего мне поступить к нему на службу секретарем и всем нам поселиться во вдовьем особняке Эвенвуда вместе с его мачехой, я даже не представляю, что бы мы делали. Я всем обязан лорду Тансору.

В пору, когда я приступил к секретарской работе, мой кузен состоял в браке со своей первой женой, леди Лаурой Тансор, чьи предки, как и предки моего отца, издавна жили на западе страны. Немногим ранее у лорда и леди Тансор произошел глубокий разлад в отношениях (впоследствии восстановленных), вследствие чего ее светлость оставила мужа и более года прожила во Франции. Она вернулась с континента в конце сентября 1820 года совершенно другой женщиной.

Я вспоминаю леди Тансор с неизменной любовью, ибо иначе невозможно. Не спорю, у нее было много недостатков, но, когда я впервые встретился с ней, в первые годы ее супружества с моим кузеном, она представилась моему впечатлительному уму спенсеровской Кипридой, «из пены океанских вод рожденной».[235]В ту пору я уже любил без памяти мисс Хант-Грэм, и никакие другие женщины меня не интересовали; но я был обычным человеком из плоти и крови, а ни один молодой мужчина, обладающий смертной природой, не мог не восхищаться леди Тансор. Она была сама красота, само изящество, сама жизнерадостность — веселая, остроумная, наделенная многими талантами, такая живая и пылкая, что все рядом с ней казались бездушными автоматами. Она ни в малейшей мере не походила на моего кузена, своего мужа, ибо он по натуре чрезвычайно серьезен, сдержан и являл собой полную противоположность своей страстной, порывистой жене. Однако, несмотря на разницу темпераментов, они довольно долго на удивление хорошо ладили между собой и словно уравновешивали друг друга.

Я почти ежедневно виделся с лордом и леди Тансор по возвращении последней из Франции. Мне выделили рабочий кабинет при Эвенвудской библиотеке, на первом этаже башни Хэмнита[236]— верхний же этаж башни занимает архивная комната, где хранятся различные юридические документы, счета, деловая и частная корреспонденция, имущественные описи и прочие бумаги, имеющие отношение к роду Дюпоров и восходящие к тринадцатому веку, когда жил первый барон Тансор. В этот кабинет я приходил каждый день, чтобы исполнять свои служебные обязанности, в круг которых вошло и общее заведование библиотекой (тогда еще не каталогизированной) после того, как я проявил интерес к хранящимся в архивной комнате манускриптам, собранным нашим дедом.

Мне предписывалось каждое утро в восемь часов являться к кузену, дабы получить распоряжения на день. Обычно он завтракал с женой в так называемой Желтой гостиной, за маленьким столом в эркере, выходящем в огороженный стеной сад с южной стороны усадьбы. Ко времени моего поступления на секретарскую должность леди Тансор вот уже почти год как вернулась в Англию, с виду примирившись с мужем. Ее портрет, начатый еще до упомянутого выше семейного разлада, висел на стене в этой скромной комнате и служил каждодневным наглядным напоминанием о странной перемене в ее облике, произошедшей с момента, когда художник только-только приступил к работе над картиной, — ослепительная, обворожительная красавица с роскошной гривой цвета воронова крыла и горделивым взором горящих глаз превратилась в исхудалую сутуловатую женщину с тронутыми преждевременной сединой волосами, которая в любое время года и при любой погоде молча сидела напротив своего мужа, безучастно глядя поверх его плеча в сад, пока он читал «Таймс» и пил кофий. Какая разительная перемена! И сколь прискорбная! Когда я поутру входил в гостиную, миледи едва замечала мое появление и не принимала участия в нашей с кузеном беседе. Иногда она с отсутствующим видом вставала из-за стола, роняя салфетку на пол, и безмолвно покидала комнату, точно несчастный призрак.

По много дней кряду, особенно сумрачной зимней порой, она безвылазно сидела в своих покоях над библиотекой, не видясь ни с кем, помимо своей горничной, своей компаньонки мисс Имс, ну и, разумеется, своего мужа за завтраком, обедом и ужином. Однако спустя какое-то время у нее появилось обыкновение внезапно срываться с места и уезжать в город или еще куда-нибудь, невзирая на погоду и состояние дорог. Однажды, к примеру, миледи настояла — с долей былой решительности — на необходимости срочно повидаться со старой подругой и в страшный ливень уехала на южное побережье, в сопровождении одной только мисс Имс, к великому недовольству моего кузена и к ужасу тех, кто любил ее и беспокоился о ее здоровье. Это произошло в конце 1821 года, как явствует из моего дневника.

Этот случай особенно мне запомнился потому, что по возвращении с побережья леди Тансор несколько воспрянула духом, словно тяжкий груз свалился у нее с плеч. Мало-помалу она начала оказывать мужу мелкие знаки внимания; заходя поутру в Желтую гостиную, я изредка видел даже, как она улыбается в ответ на какую-нибудь плоскую шутку лорда Тансора — улыбкой слабой и натянутой, конечно, но отрадной моему сердцу. С наступлением весны миледи принялась понемногу заниматься разными делами — наметила планировку нового участка в саду, сменила оконные занавески в своей личной гостиной, устроила прием для политических друзей своего супруга и стала время от времени ездить с ним в город. Таким образом, в браке моего кузена вновь воцарилось согласие, хотя отношения между супругами уже не были — и никогда не станут — прежними и в глазах миледи уже никогда не загорится былой огонь, столь удачно запечатленный художником на незаконченном портрете, что висел в Желтой гостиной.

Частично восстановленное супружеское счастье, пусть тихое и хрупкое, достигло кульминации, когда ее светлость, ко всеобщему удовольствию многочисленных друзей семейства, объявила о своей беременности. Лорд Тансор не скрывал своей радости, ибо прежде он глубоко переживал и тревожился из-за того, что в своем союзе с леди Тансор все еще не обрел самого главного: кровного наследника.

В моем кузене произошла разительная перемена. Однажды даже я услышал нечто такое, чего не слышал никогда раньше: как он насвистывает, спускаясь к завтраку чуть позже обычного. Он окружил жену нежной заботой, стараясь предупредить каждое ее желание; всецело поглощенный мыслями о благополучии своей половины, он зачастую выпроваживал меня прочь утром, либо заявляя, что не в состоянии думать о делах в такое время, либо резко осведомляясь, зачем я суюсь со своими разговорами, когда вижу, что миледи утомлена или что ей надобно побыть с ним наедине, либо же выразительно давая понять словом, взглядом или жестом о своем намерении оставить всякие дела на сегодня и посвятить все время супруге.