– Михалыч, Михалыч… – пошевелил полковника Сергей. – Слушай, родной…

– Рота Джамаля ушла в горы. «Заря» может вернуться. Код возврата 16-743+15.

Все это Калугин прочитал по бумажке. Отложив в сторону микрофон, он пожал плечами и сказал Иванову:

– Знать бы еще, что это значит… Битов передал, говорит, что Лаптев сообразит.

– А если не сообразит?

– Хреново тогда, – Калугин вздохнул.

Они подождали немного. Потом Калугин снова взялся за микрофон.

– Повторяю…

В это время, внутри крепости, Михалыч разлепил губы и выдохнул:

– Наставник… Откройте…

Заскрипела тяжелая створка, и Маша метнулась к дверям.

– Врача!!!

Калугин стоял на раскуроченном взрывами палисаде.

– Твою мать…

– Что там? – крикнул снизу Иванов.

– Война… – тихо ответил Калугин.

Рассвело.

Раненых десантные БТРы увезли в госпиталь. Убитых паковали в черные, глухие мешки и тоже вывозили. Чужаков отдельно.

– Знакомая физиономия! – крикнул Иванов. – Владимир Дмитриевич, подойдите!

Калугин спустился вниз по разбитым, но все еще удобным ступеням из утрамбованного снега и плотно переплетенных прутьев.

– Вот посмотрите… – Иванов протянул ему листик с портретом, который изображал человека с длинным носом. – Это тот, на которого наши «девочки» показали. Помните? После разгрома на квартире у Лаптева?

– Да-да, кажется, припоминаю… – Калугин посмотрел на лежащее перед ним тело. Потом снова на картинку. – Умницы, девочки. Да и художники тоже. Запиши себе, чтобы отдельно в рапорте указать хорошую работу этих рисовальщиков. Почти одно лицо.

На снегу, наполовину упакованный в черный пакет, лежал Носатый. Белое лицо, закатившиеся глаза и черные отпечатки на горле. Вдавленный внутрь кадык.

– Душили, – прошептал Леша. В его голосе Калугин услышал плохо скрываемое удовлетворение. – Душили…

– Гнать нас надо, Лешенька, из органов, – вдруг сказал Калугин.

– Почему? – Иванов даже руками развел.

– Потому что в хвосте плетемся, как старые лошади. Эти люди нашу работу сделали. Понимаешь? Нашу. Так что поедем мы с тобой в Москву получать заслуженную пилюлю от руководства. То есть получать буду я… Знаешь, Леша, есть такой жанр, комедия ошибок. А у нас вышла не комедия. Трагедия ошибок.

Иванов промолчал.

Калугин нагнулся, расстегнул застежку-«молнию» на мешке.

– Смотри, как интересно, Леша.

– Что?

– Одежда. Носатый одет в цивильное. Понимаешь? Те, – Калугин мотнул головой на остальные черные мешки, – те военные. Там и покрой, и снаряжение… Все понятно. А этот, хоть и снаряжен, но по-другому. Его одежда – это то, что может надеть гражданский, чтобы не замерзнуть и вместе с тем не привлекать к себе внимания.

– Так… – Иванов неуверенно посмотрел на шефа. – Так что же получается, он…

– Ну-ну…

– Он к ним присоединился, что ли? Специально приглашенная звезда?

– Что-то вроде. Уйти он должен был вместе с ними, это к гадалке не ходи…

– А старика в деревне они порешили?

– А кто еще? – Калугин удивленно посмотрел на Иванова. – Ты знаешь много людей, которые могут накачать человека сывороткой, а потом пристрелить? Экспертиза, конечно, ответа еще не дала, но я предполагаю, что сюрпризов не будет.

– А кто наших ребят порезал?

– Лешенька, из меня хреновый Шерлок Холмс. Очень хреновый.

– Понял…

– Но в рапорте. В рапорте, Леша, я укажу на него. – Калугин кивнул в сторону мертвеца. – В комментариях, конечно.

Иванов неопределенно хмыкнул и сделал выводы.

Бойкие ребята, грузившие тела в БТР, застегнули мешок и уволокли Носатого. Пора было трогаться. Забирать живых, приглашать психологов, медиков, следователей, составлять рапорты, писать отчеты, получать пинки. Жить дальше.

Около сожженных ворот крепости, усевшись в сугроб, сидел молодой человек. Поднявшийся ветер трепал его волосы. Издалека Калугину показалось… Снег? Он подошел ближе. Пригляделся. Потом присел рядом на корточки.

– Это вы, Сергей Столяров?

Молодой человек кивнул.

– Что ж вы, Сережа… – Столяров посмотрел Калугину в глаза, и тот почувствовал, как все слова застревают в горле непроходимым комком. – Что ж вы…

Столяров все смотрел и смотрел на Владимира Дмитриевича. А ветер трепал его волосы, словно хотел погладить, утешить. Холодный суровый русский ветер сгонял, стряхивал, да никак не мог стряхнуть этот снег, осевший на волосах у двадцативосьмилетнего парня. Снег, который называется сединой.

– Спасибо, – наконец выдавил Калугин и отошел.

Сергей позволил медбрату поднять себя на ноги и медленно, осторожно заковылял к ждущему его БТРу. Перед глазами все еще стоял исполосованный осколками, но ползущий по окровавленному снегу Самойлов. Вгрызающийся в наст широким охотничьим ножом. Изломанный Михалыч, шепчущий что-то на фарси. Плачущая Маша. Закусивший до кровавой пены губы Кулебякин. Выстрелы. Горящие ворота. Нелюди, прущие через огонь. И люди, вставшие у них на пути. Просто потому, что так… Потому что так решили сами. По праву русского мужика. Без которого и мир-то стоять не будет, а развалится, рухнет, обсыплется гнилушками, старый и немощный. Для этого мира есть слово «всегда», только пока русский мужик держит его на себе. Держит, сцепив зубы…

…И улыбается через не могу.

Щелк!

«В ходе тактических учений блока НАТО произошло несколько пограничных инцидентов на всей протяженности литовско-российской границы. В том числе и нарушения воздушного пространства, окончившиеся плачевно для нескольких самолетов Бельгийских ВВС. В связи с этими инцидентами ведется расследование совместными усилиями как российской стороны, так и Особым отделом Северо-Атлантического блока. Генеральный секретарь Альянса принес свои глубочайшие извинения на официальном уровне. Семьям пострадавших военнослужащих будут выплачены…»

Щелк!

«Согласно официальному заявлению Министерства обороны: наличие русских подводных лодок в Балтийском море не является препятствием для вывода авианесущей ударной группировки США из…»

Щелк!

«В ходе переговоров между представителями украинской и российской сторон, прошедших несколько дней назад в Севастополе, удалось достичь соглашений, которые разрешили потенциальный конфликт. Переговоры проходили в теплой атмосфере взаимопонимания…»