Быть может, хоть он и не врач, Бог привел его сюда на смену лекарю, уже увидевшему конец своего пути. Последнюю мысль Конрад отринул, как полную гордыни. Не стоит слишком серьезно принимать похвалы Маттео. «Заносчивый уезжает на коне, а вернется пешком», – напомнил себе Конрад старую пословицу. Конрад слишком мало знал, чтобы заменить врача, и к тому же не чувствовал тех уз, которые связывали Маттео с его подопечными. Хуже того, в глубине души он все равно был уверен, что лишь Божья воля, а не усилия человека определяют, кого поразит болезнь и кто будет исцелен. Доктор из Салерно явно не разделял его веры.

За месяц Конрад вполне освоился среди крусижьери и привык с мирным однообразием выполнять свои обязанности. Он почти каждый день беседовал с Маттео и часто, обиходив порученных ему пациентов, помогал врачу в его работе. Он многое узнал и о больных, и о многоликих проявлениях болезни, однако так и не понял, зачем Лео отправил его в госпиталь.

К концу лета ночи стали холоднее, но после полудня было еще довольно тепло и пациенты могли погреться на солнцепеке. Однажды вечером Конрад, высмотрев у одной из келий красную мантию, поспешил за врачом с ведром горячей воды. Маттео как раз усаживал у дверей одного из прокаженных.

– Как ты сегодня, Менторе? – спросил он. Больной, не изменившись в лице, поднял руки, так что рукава соскользнули вниз. На коже было множество язв, но Конрад заметил, что почти все они подсохли, покрывшись темной корочкой. Гнойники на лице тоже, казалось, затягивались – первые признаки улучшения, какие видел Конрад за все это время. Должно быть, болезнь Менторе была из тех, излечимых, о которых упоминал врач. Конрад с надеждой заглянул в глаза Маттео, но увидел в них лишь глубокую грусть.

– Ты готов? – тихо спросил врач прокаженного. Мужчина кивнул.

– Я пришлю священника исповедовать тебя и принести святые дары, – сказал Маттео и знаком поманил Конрада к себе. – Вымой его сегодня получше, – попросил он. – Ему нужно приготовиться ко встрече со Спасителем.

– Но ведь раны у него заживают! – воскликнул Конрад. – Кожа выглядит здоровой как никогда.

– К завтрашнему дню многие вообще исчезнут, – кивнул Маттео. – Это признак близкой смерти, известный здесь каждому. Они встречают ее если не с радостью, то с облегчением.

Лицо Менторе, его полузакрытые глаза оставались совершенно неподвижны. Если он испытывал какие-то чувства, то ничем их не выдавал. Конраду вспомнился разговор с Джакопоне по дороге в Ассизи: они говорили о поэзии, об опыте, о прерывистом дыхании умирающих. Но этот обреченный человек дышал ровно, насколько позволял изуродованный нос, и смотрел бесстрастно, как меняла на рынке.

Конрад окунул полотенце в горячую воду и принялся обмывать руку больного. Ему пришла на ум фраза из письма Лео: «В ладони мертвого прокаженного гвоздь истины». Он с мрачным любопытством осмотрел кисти больного. На ладонях не было пальцев, отгнивших по первым суставам, и сами ладони были сведены и покрыты язвами. Они давно не могли удержать ни ложки, ни, тем более, гвоздя. Здесь не найдешь ответа на загадку.

В ту ночь Конрад спал беспокойно, ему снилось завывание волков. Проснувшись в темноте, он понял, что протяжный вой доносится из жилища прокаженных. Как видно, для Менторе все кончено, – подумал он. Стук в дверь и голос Маттео, звавшего его в часовню, подтвердили догадку.

Врач держал в руке факел, потому что за ночь нагнало туч и луны не было видно. Через двор они проходили под начинающимся дождем.

Монахи уже перенесли тело в часовню и положили на столе, окружив горящими свечами. Мужские и женские голоса с разных сторон хоров тянули в унисон покаянные псалмы. Прокаженные, способные ходить, толпились у дверей.

Конрад, сложив ладони, вслед за Маттео подошел к покойному. Врач не ошибся: вздутия на лице Менторе полностью пропали, и кожа, еще недавно изъеденная язвами, блестела в свете свечей, как слоновая кость.

Конрад не мог оторвать взгляда от его рук, сложенных на груди. Раны на тыльных сторонах ладоней полностью закрылись и казались теперь твердыми черными бляшками. Конрад дрожащими пальцами взял лежавшую сверху руку и перевернул ее. Язва на ладони стала такой же твердой и черной. Тронув ее пальцем, он обнаружил, что, уходя внутрь на ладони, она выдвигается на тыльной стороне, и наоборот, словно на общем стержне.

Опершись рукой о край стола, Конрад преклонил колени и возвел взгляд к фигуре распятого Христа над алтарем. В сердце его снизошел покой, какого он не знал с часа, когда в его хижине появилась Амата. Напряжение и боль последних тридцати двух месяцев исчезли, смытые прохладной волной понимания.

Теперь он знал. Подобно Джанкарло ди Маргерита, он собственными перстами коснулся гвоздя – гвоздя в ладони мертвого прокаженного!

– Я должен задать еще два вопроса, – обратился Конрад к Маттео, зайдя к нему после отпевания. – Могут ли симптомы проказы проявиться внезапно, скажем, в течение сорока дней?

Он наклонился вперед, упершись локтями в стол. Все нити были у него в руках, и не хватало лишь нескольких узелков, чтобы сплести их между собой. Картина, вытканная для него наставником, могла подорвать всеобщее почитание святого Франциска. Но Конраду истинная история стигматов представлялась более чудесной и возвышенной, чем любой миф, так же как истинная история буйной юности Франческо превосходила подчищенную версию Бонавентуры.

– Как правило, они проявляются постепенно в течение довольно продолжительного времени, – ответил Маттео. – Но мне известны случаи, когда проказа проявлялась за одну ночь, в приступе мучительных судорог. В подобных случаях воспаление охватывает тыльную сторону ладоней и верхнюю поверхность ступней. Руки в особенности становятся горячими, распухают и чрезвычайно болезненны.

Врач коснулся пальцами выпуклых вен на своей ладони, указывая пораженный участок.

– Такое острое состояние может длиться несколько дней или недель, после чего наступает онемение. Когда воспаление спадает, суставы и сухожилия усыхают, застывают в том положении, какое приняли на острой стадии болезни. Ты видел такие сведенные когтями пальцы у некоторых наших пациентов.

– А глаза?

Маттео одобрительно кивнул, довольный вопросом.

– Ты наблюдателен, брат. Верно, острая проказа в первую очередь поражает руки и ноги – но также и глаза. Обычно она кончается слепотой: прежде всего из-за истощения радужной оболочки, а еще потому, что приводит к параличу лицевых мышц, и больной не может прикрывать веки против палящих солнечных лучей. Потому-то мы и усаживаем пациентов спиной к свету.

Конрад склонил голову, погладил свою седую бороду на груди.

– Да, верно, Лео все написал верно.

Его захватывала наступающая изнутри пустота, чувство потери, сходное с тем, какое – он знал со слов Розанны – наступает после родов, или, может быть, с тем, что чувствует художник, завершивший многолетний труд.

– Брат?

Встревоженный голос Маттео вернул Конрада к действительности. Он понял вдруг, что должен разделить с врачом свое открытие, рассказать о длившихся почти три года поисках. Многознающий мирянин, для которого его выводы не столь грозны, как для последователей святого Франциска, выслушает его с большим пониманием и сочувствием, чем братья по ордену.