Нанао поворачивается. Это учитель с подготовительных курсов. Он неподвижно стоит перед ним – эфемерный, почти полупрозрачный. Кажется, что можно протянуть к нему руку, и та пройдет сквозь него, как будто он призрак.

Учитель застенчиво приглаживает ладонью волосы.

– Я сказал моим ученикам, что еду в зеленом вагоне. Ну и подумал, что если не пойду и не посмотрю, как он выглядит, то не смогу выдать мою выдумку за правду и убедить их в том, что я действительно в нем ехал, поэтому я шел туда на разведку. – Его голос звучит совершенно искренне – не похоже, чтобы он шутил. Учитель смущенно улыбается, объяснив Нанао, что он делал, – прежде чем тот даже успел его спросить.

– Судя по всему, учителем быть очень нелегко, – говорит Нанао с полуулыбкой.

– Это ваш знакомый? – настороженно спрашивает школьник.

«Этот ребенок, должно быть, думает, что все, кто едут на этом поезде, – какие-нибудь опасные персонажи, – догадывается Нанао. – Едва ли он мог ожидать, что ему будут угрожать пистолетом или что в туалете обнаружатся мертвые тела. Дети должны оставаться на детской площадке».

– Не совсем знакомый, просто недавно мы немного поговорили друг с другом, – объясняет Нанао школьнику. – Он преподаватель на подготовительных курсах.

– Меня зовут Судзуки, – говорит мужчина. Ему было совершенно не обязательно представляться, но он все равно это сделал – Нанао воспринимает это как знак его открытости и прямоты.

Затем Нанао в голову приходит идея:

– Судзуки-сан, до какой станции ты едешь?

– До Мориока. А что такое?

Нанао не обдумывает это особо глубоко. Он просто для удобства говорит себе, что была какая-то причина, по которой они здесь и сейчас неожиданно повстречали Судзуки.

– Тогда… Судзуки-сан, ты бы не мог сопровождать этого мальчика?

– Что?

– Мне нужно выйти на Итиносэки. Я надеялся, что ты сможешь присмотреть за ним.

Судя по всему, Судзуки потрясен внезапной просьбой Нанао, что неудивительно, поскольку это звучит больше как требование, чем как просьба. Мальчик кажется расстроенным. Он смотрит на Нанао так, будто тот бросает его на произвол судьбы.

Наконец Судзуки спрашивает:

– Он потерялся?

Нанао склоняет набок голову, думая, как лучше ответить.

– Нет, он не потерялся. Он просто боится ехать в Мориока в одиночестве.

– Я хочу остаться с вами… – Мальчик явно не рад такой смене планов. На его лице отражается смесь непослушания и беспокойства.

– Я должен взять это, – говорит Нанао, поднимая чемодан, – и сойти на ближайшей станции.

– Но ведь… – пытается возразить школьник.

– Я не против поездки с этим молодым человеком, но, кажется, это не успокоит его страхов. – Судзуки выглядит растерянным.

Нанао с трудом подавляет вздох.

Синкансэн понемногу сбрасывает скорость, подъезжая к Итиносэки. Нанао смотрит на проплывающий за окнами пейзаж, затем бросает взгляд на школьника, который тоже смотрит в окно. Он отмечает про себя, что мальчик выглядит удивительно спокойным. «Это неправильно. Разве он не слишком невозмутим после поездки на поезде, полном оружия и трупов? А что насчет меня? Я ведь сломал Мандарину шею прямо при нем. И это не было несчастным случаем – я напал на него, понимая, что делаю, собираясь убить его. Это было отработанное движение – ясно, что я совершал его уже много раз. Разве он не должен больше бояться меня или, по крайней мере, задать мне хотя бы несколько вопросов о том, что здесь происходит? Зачем он хочет ехать в Мориока с убийцей?»

Ответ сам собой приходит Нанао в голову: «Просто для него это все чересчур. Должно быть, он в глубоком шоке – на него ведь только что было направлено дуло пистолета… Он не в силах осознать все произошедшее и просто закрылся». Это кажется идеально логичным – после того, как мальчика едва не застрелили. «Бедный ребенок…»

Сигэру Кимура перестает рыться в шкафу и поворачивается к своей жене.

– Ты опять его переложила?

– А ты разве не собирался немного вздремнуть? – Акико откусывает кусочек от крекера. – Я думала, ты хочешь достать футон.

– Ты разве не слышала, что я говорил? Сейчас не время спать!

– Но ведь ты даже не знаешь, что происходит, – с упреком говорит Акико. Она берет маленький стул из гостиной, приносит его в комнату с татами и ставит возле шкафа. – Посторонись, пожалуйста.

Приставляет стул поближе и вскарабкивается на него. Вытянувшись, достает до антресолей над шкафом.

– Так он там?

– Ты никогда не кладешь вещи на место. – Она достает с полки сверток, обернутый в фуросики. – Это же ты искал, верно?

Сигэру принимает из ее рук сверток и кладет его на татами.

– Ты точно уверен, что тебе это нужно? – Акико с недовольной гримасой спускается со стула.

– Я все никак не могу избавиться от этого ощущения…

– От какого ощущения?

– От ощущения этого запаха, – мрачно нахмурившись, отвечает Сигэру. – Запаха, которого я давно уже не чувствовал.

– Какого еще запаха? – Акико бросает взгляд в кухню и бормочет себе под нос, что она не готовила сегодня ничего такого особенно пахучего.

– Плохие намерения. Я мог чувствовать этот запах – он как будто сочился из телефонной трубки. Просто отвратительно.

– А-а, это воскрешает воспоминания… Ты всегда это раньше говорил, дорогой. «Я чувствую запах дурных намерений. Дурные намерения воняют». Как будто ты был одержим духом дурных намерений… – Акико садится в позу сэйдза перед лежащим на полу свертком в фуросики.

– Знаешь, почему я решил завязать с нашей старой работой?

– Потому что родился Юити. Так ты говорил. Ты хотел видеть, как растет наш сын, и подумал, что мы должны сменить карьеру. И я была рада это услышать, потому что сама давно хотела это сделать.

– Это не было моей единственной причиной. Тридцать лет назад мне все это просто до тошноты надоело. Все вокруг меня воняли.

– Как дух дурных намерений?

– Люди, которым нравится причинять боль другим, которые любят унижать других, которые больше всего на свете хотят возвыситься над другими. Они просто смердят своими желаниями.

– Ну, я даже не знаю…

– Каждый вокруг меня вонял дурными намерениями, и мне это было омерзительно. Так что я решил все изменить. Работа в супермаркете была тяжелой, но там я ни разу не почувствовал и намека на запах дурных намерений.

Удивительно, что его сын, ради которого он оставил эту работу, повзрослев, сам встал на этот же путь. Сигэру Кимура горько улыбается. Впервые услышав об этом от старого друга – всего лишь слухи, что Юити стал браться за опасную работу, – Сигэру был так обеспокоен, что ему даже не пришло в голову проследить за сыном и выяснить, чем он занимается.