Так что получается, что никакой дороги на ферму не было, но это не беспокоило семью Брэмли, поскольку окружающий мир не сильно интересовал их. Мисс Брэмли время от времени наезжала в Дарроуби, чтобы делать покупки на ярмарке, а средний брат Герберт приезжал в город весной 1929 года, чтобы вырвать зуб, но в остальном они с удовольствием жили в своем доме безвыездно.

Звонок из Скар-хауса оказался сюрпризом, поскольку он означал потерю двух часов в рабочем расписании. Если только погода не держалась сухой несколько дней, то машину приходилось оставлять у мистера Брума и дальше идти пешком. А в тот февральский вечер я примерно в восемь часов шел по колее и чувствовал, как грязь неохотно отпускает мои резиновые сапоги. Мне нужно было осмотреть лошадь, страдающую от колик, и карманы у меня были набиты необходимыми принадлежностями: ареколином, ампулами с морфием и прочими препаратами. Моросил мелкий дождь, заставивший меня прикрывать глаза, но примерно в километре перед собой я уже видел между деревьями мерцающие огни дома. Через двадцать минут проваливания в невидимые лужи, открыв несколько калиток, закрытых на проволоку, я уже собирался постучать в дверь, как замер с поднятой рукой. Я посмотрел в окно кухни и увидел, что в ней, слабо освещенной керосиновой лампой, в ряд сидят все Брэмли.

Они не сидели кругом подле камина, но разместились, плотно прижавшись друг к другу, на деревянной лавке, вдоль дальней стены. Странность заключалась в том, что каждый сидел примерно в той же позиции, что и остальные: все четверо сложили руки на груди, опустили подбородки, вытянув ноги перед собой. Мужчины сняли свои тяжелые ботинки, а у мисс Брэмли на ногах были тапочки.

Я завороженно вглядывался в удивительную неподвижность их фигур. Они не спали, не разговаривали, не читали и не слушали радио. Да у них его и не было.

Я никогда раньше не видел, чтобы люди сидели вот так. Я простоял на крыльце несколько минут, пытаясь увидеть, как кто-нибудь из них хотя бы пошевелится или что-то сделает, но ничего не случилось. Я подумал, что таковы, видимо, все их вечера: они упорно трудились весь день, а теперь поужинали и просто сидят в ожидании времени отхода ко сну.

Пару месяцев спустя я обнаружил еще одну неожиданную черту их характера, когда у них начались проблемы с кошками. По количеству и разнообразию кошек в их доме легко можно было сделать вывод, что они обожают этих животных. Кошки с удовольствием залезали на капот моей машины в прохладные дни, безошибочно находя самое теплое место во дворе. Но я оказался не готов к горю, которое охватило всю семью, когда кошки начали умирать. Почти каждый день мисс Брэмли стояла на крыльце Скелдейл-хауса с корзиной, в которой лежал очередной страдающий пациент – кошка или несколько маленьких котят.

Даже сегодня, с учетом разнообразных антибиотиков, лечение кошачьего энтерита – неблагодарное занятие, а тогда я и подавно не мог добиться успеха, пользуясь салицилатами и симптоматическим лечением. Я делал все, что мог. Я даже забирал некоторых кошек к себе в кабинет, чтобы наблюдать за ними в течение дня, но смертность оставалась высокой.

Семейство в глубочайшем горе наблюдало, как исчезают их кошки. Я был этим удивлен, поскольку большинство фермеров рассматривают кошек как охотников на грызунов, и только. Но когда мисс Брэмли однажды утром пришла с новым комплектом инвалидов, было заметно, что она потрясена. Она в упор смотрела на меня, а ее грубые пальцы сжимались и разжимались на ручке корзины.

– Они что, все погибнут? – спросила она дрожащим голосом.

– Ну, вообще-то, это очень заразная болезнь, и, похоже, большинство ваших кошек так или иначе ее подхватят.

Несколько секунд мисс Брэмли боролась с собой, но потом ее подбородок задрожал, а все лицо исказила гримаса. Она не расплакалась, но глаза ее наполнились влагой, и пара слез скатилась по паутинке морщин на ее щеках. Я беспомощно смотрел на нее, а она стояла передо мной, и пряди ее седых волос неряшливо торчали из-под ее нелепого черного берета, который она натянула до ушей.

– Это котята Топси, поэтому я так за них боюсь, – начала она. – Их пятеро, и они самые лучшие из тех, что у нас есть.

Я почесал подбородок. Я много слышал о Топси, происходившей из племени лучших крысоловов и мышеловов. Ее последнему выводку не было еще и двух месяцев, и если бы с ними что-то случилось, то для семейства Брэмли это стало бы сокрушительным ударом. Но, черт возьми, что я могу сделать? Вакцины от этой болезни пока нет, или, позвольте, а может, уже есть? Я вспомнил, что слышал где-то об опытах Борроу Велкома по созданию такой вакцины.

Я подвинул стул.

– Посидите несколько минут, мисс Брэмли. Я должен позвонить.

Меня быстро соединили с лабораторией Велкома. Я ожидал услышать сарказм и иронию, но они оказались вежливыми и готовыми помочь. У них были обнадеживающие результаты, и они с радостью пообещали прислать пять доз, если я в ответ сообщу им о результатах.

Я поспешил к мисс Брэмли:

– Я заказал кое-что для ваших котят. Ничего не могу гарантировать, но другого выхода нет. Принесите их сюда во вторник.

Вакцина прибыла быстро, и, пока я делал инъекции, мисс Брэмли рассказывала о достоинствах предков Топси:

– Вы только посмотрите на их уши! Вы когда-нибудь видели у котят такие уши?

Вынужден был признаться, что нет. Уши были огромные, как паруса, и от этого их восхитительные маленькие мордочки казались еще меньше.

Мисс Брэмли кивнула и улыбнулась от удовольствия:

– И знаете, это всегда свидетельствует о том, что такие кошки – хорошие мышеловы.

Через неделю я повторил курс инъекций. Котята пока выглядели хорошо.

– Ну вот и все, – сказал я. – Нам остается только ждать. Но помните: я хочу знать, каков будет результат, так что не забудьте известить меня.

Несколько месяцев я ничего не слышал от Брэмли и почти забыл о своем эксперименте, когда вдруг наткнулся на грязный конверт, видимо сунутый под дверь моего кабинета. Это был обещанный отчет и – по-своему – образец научного мышления. В нем содержалась вся информация, которая была мне нужна, – без лишних слов и прикрас.

Письмо было написано аккуратными каракулями, и в нем говорилось: «Дарагой сэр, те котята теперь большие кошки. Всигда ваша, Р. Брэмли».

Я остановил машину и пожалел, что не могу запечатлеть эту картину на фотографии: травянистая обочина на изгибе дороги и вокруг костра – пятеро цыган. По-видимому, отец, мать и три маленькие дочери. Они сидели неподвижно и смотрели на меня сквозь плывущие клубы дыма ничего не выражающими глазами, а редкие снежные хлопья медленно кружили и опускались на спутанные волосы девочек. Ощущение нереальности приковало меня к сиденью, и я глядел сквозь ветровое стекло на эту картину дикого приволья, забыв, зачем я тут. Наконец я опустил стекло и спросил мужчину:

– Вы мистер Мьетт? Если не ошибаюсь, у вас заболел пони?