времени. И на нем впервые прозвучало слово «ускорение», ставшее вскоре — наряду с «перестройкой» и «гласностью» — одним из паролей горбачевской эпохи. Как скажет после Байбаков, «произошли события, которые нарушили привычный ход дел». Для него такими событиями были встречи в ЦК партии, совещания в Кремле, предшествовавшие апрельскому пленуму, и, конечно же, сам пленум.

За две недели до пленума в ЦК собрали руководителей промышленных объединений и предприятий, колхозов и совхозов. Говорили с ними о том, как ускорить научно-технический прогресс, быстрее перейти к интенсификации производства. Хозяйственники требовали расширения прав, просили ограничить число инструкций, показателей и отчетностей. Для реализации предложений, высказанных на той встрече, Госплану было поручено произвести необходимые расчеты на 1986–1990 годы и на период до 2000-го. К назначенному сроку все расчеты были представлены в комиссию ЦК. Возглавлял ее секретарь ЦК КПСС Егор Лигачев, только что избранный членом Политбюро. Бегло пролистав документы, он настороженно осведомился:

— А как мы будем выглядеть по сравнению с Америкой?

— Не догоним, — ответил Байбаков.

— Как это «не догоним»?

— Есть отрасли, где мы обязаны быть на уровне и даже впереди. А в целом не догоним, — честно стоял на своем председатель Госплана. — Просто не сможем догнать в короткие сроки.

— А что о нас люди будут думать, что в мире будут говорить? — Егор Кузьмич решительно требовал «догнать Америку».

«К сожалению, так рассуждали многие тогдашние руководители партии, — напишет позже Байбаков. — Они воспринимали ускорение научно-технического прогресса формально — как рост темпов производства. А мы в Госплане исходили из того, что в условиях перестройки народного хозяйства не следует гнаться за темпами, и сформулировали свой подход так: “главное внимание, и прежде всего в 1986–1990 годы, сконцентрировать на нормализации условий жизни людей, не "размазывать" усилия по всему фронту проблем повышения уровня жизни”. Эта формулировка соответствовала действительности и накопившемуся грузу народнохозяйственных проблем. Напомню, что 1985 год во многих регионах складывался непросто; сказались различные причины — и объективные, и субъективные. Предстояло преодолеть некоторое отставание темпов роста производства, выполнить то, что было намечено пятилетним планом. И постановка такой умеренной задачи, как “нормализация условий жизни людей”, позволила бы нам в сложных условиях выработать новый подход к формированию двенадцатой пятилетки. Но мы не нашли поддержки в комиссии Центрального Комитета. А если уж там, “наверху”, что-то решено, то это почти всегда считалось истиной в последней инстанции».

М. С. Горбачев на XIX Всесоюзной конференции КПСС в Кремлевском Дворце съездов. 29 июня 1988. [ТАСС]

Апрельский пленум стал сенсацией для страны. И не только потому, что впервые устами главы государства был провозглашен курс на обновление. Всех, в том числе и сидевшего в зале председателя Госплана, обескуражило то, как новый генсек держался на трибуне. «Выступая на апрельском (1985 г.) пленуме ЦК партии, Михаил Сергеевич не стал без остановки читать, как это делали его предшественники, заготовленный ранее текст, — делится удивлением Байбаков. — Он словно бы беседовал с аудиторией и хотел видеть, понимают ли участники пленума все то, что он предлагает, сознают ли, насколько обширна и глубока идея перестройки?»

Да, это было ошеломляюще. Прежние лидеры СССР без бумажной «партитуры» были не в состоянии публично исторгнуть из себя даже «дорогие товарищи!» Да и вообще Горбачев оказался самым свободным в своих человеческих проявлениях, самым открытым, а посему и самым уязвимым (и для партаппарата, и для народной молвы) из советских вождей.

«Вполне возможно, что многие участники пленума отнеслись к выступлению М. С. Горбачева как к рядовому докладу очередного генсека, в котором содержалась известная доля критики внутреннего положения страны, — продолжает Байбаков вспоминать тот апрельский день. — Я же, отдавая должное новому руководителю, про себя отметил, что он сконцентрировал внимание присутствующих на самых острых вопросах: на низкой эффективности нашей экономики, отставании от ведущих стран Запада по внедрению новой техники и технологии, особенно в компьютеризации, а также на уровне подготовки специалистов, который не соответствует современным требованиям. Кроме того, подчеркнул, что по долгострою мы побили все мировые рекорды».

В августе того же года Байбаков выступил на совещании в Кремле с сообщением о проекте плана на 1986 год. Некоторые министры представили отраслевые проекты. Эти проекты Горбачев раскритиковал. Он сказал, что они не обеспечивают выход на контрольные цифры Госплана. А в заключение особо подчеркнул: когда Политбюро одобряло проект «Основных направлений…», оно исходило из того, что экономика получит ускорение уже с 1986 года.

Обещанные Горбачевым темпы ускорения — в ближайшую пятилетку (1986–1990) повысить национальный доход на 20–22 %, удвоить объем сельскохозяйственной продукции, увеличить объем промышленного производства на 21–24 % и по нему сравняться с США к 2000 году — завораживали и… рождали усмешку. Они напоминали хрущевское «догнать и перегнать». «Докладчик, — прокомментирует Байбаков, — на мой взгляд, вряд ли имел отчетливое представление о том, как за относительно короткий промежуток времени достичь обновления производства на новой научно-технической базе, высшего мирового уровня производительности труда. В передовых странах Запада этот процесс занял не одно десятилетие. У нас же, получалось, он должен был завершиться в небывало сжатые сроки».

Горбачев повторил Хрущева и в том, что осуществление амбициозных планов начал с перетряски партийного аппарата. И прежде всего — путем его «омоложения». Уже на апрельском пленуме он увеличил количество членов Политбюро до 13 человек. Затем очень быстро избавился от престарелых В. В. Гришина, Д. А. Кунаева, Г. В. Романова, Н. А. Тихонова, В. В. Щербицкого, заменив их своими более молодыми сторонниками, это были Э. А. Шеварднадзе, Г. П. Разумовский, В. А. Медведев, Н. Н. Слюньков, Л. Н. Зайков.

М. С. Горбачев, А. А. Громыко, Н. И. Рыжков на трибуне Мавзолея Ленина во время первомайской демонстрации 1 мая 1986 [РГАСПИ]

Прошло чуть меньше года — и новая ротация. Она произошла на XXVII съезде партии (там последние годы правления Брежнева были названы «периодом застоя»). Из 303 членов ЦК КПСС на пенсию отправили 84 человека, из 157 кандидатов в члены ЦК — 27. ЦК был обновлен на треть. В него вошли 307 полноправных членов и 170 кандидатов. «Однако, — замечает историк, исследователь перестройки В. В. Алексеев, — нередко возраст служил лишь предлогом. Хотя М. С. Горбачев утверждает, что он не форсировал кадровые решения, стремясь избежать “открытого бунта на корабле”, многие специалисты отмечают, что темпы обновления ЦК за какие-то три года были выше, нежели во время пресловутых сталинских чисток. <…> В первую очередь избавлялись от тех, кто не разделял взглядов генерального