В холле, выложенном каменными плитами, стоял полумрак и было прохладно. Здесь намеренно не стелили тяжелых ковров и было слышно, как отдаются шаги. Чудом проникающие сквозь жалюзи солнечные блики были рассыпаны по темному полу, как золотые монеты.

Урсула сделала несколько шагов и остановилась, глядя на девушек с любопытством и страхом.

Сестры? Урсула не заметила между ними никакого сходства. Одна из индианок, худая и темнокожая, одетая в пеструю желтозеленую цыганскую юбку и такую короткую кофточку, что живот оставался неприлично открытым, походила на вульгарную уличную танцовщицу. Ее настороженные, дерзкие черные, как оливки, глаза быстро окинули Урсулу с головы до ног.

Вторая, со светлым, нежным и грустным лицом, завернутая в темно-синее сари, низко поклонилась, несмотря на то что держала на руках ребенка, совсем крошку, одного или двух месяцев от роду. Именно эта девушка произнесла по-французски, с сильным акцентом, не совсем правильно, но все же довольно понятно:

– Мы хотим у вас работать.

– Мне нужна горничная, – растерянно произнесла Урсула. – Что вы умеете делать?

Девушка быстро перевела эту фразу «сестре», а та обронила несколько непонятных слов, чем разозлила Урсулу. Молодая женщина не выносила, когда при ней говорили на незнакомом языке. Она повернулась к Франсуа и с вызовом произнесла:

– Ты хочешь сказать, что одна из них сможет делать прически, затягивать корсет, гладить платья и чинить белье?

– Почему нет? – Франсуа, стоявший у нее за спиной, пожал плечами. – Если не сумеет сразу, то скоро научится.

– Откуда вы знаете язык? – поинтересовалась Урсула.

– Я жила в английском военном лагере.

– В английском? – насмешливо повторила хозяйка. – Так вы и английский знаете?

– Немного, – индианка отвечала со всей серьезностью, старательно подбирая слова. У нее было задумчивое, немного печальное лицо, бездонные глаза и изящно изогнутые чувственные губы.

Она отличалась от местных женщин, каких Урсула привыкла видеть на улице. В ней была незащищенность, но чувствовалась и независимость, некий внутренний стержень.

– Ваш муж знает, что вы сюда пришли? – Урсула кивнула на ребенка и улыбнулась так, словно заранее знала ответ. Девушка на мгновение сжала губы, потом ответила:

– Мы в разлуке. К несчастью, сейчас я не знаю, где он.

– Это был англичанин?

– Француз.

Глаза Урсулы загорелись. Ей нестерпимо захотелось унизить девушку, указать на ее положение, поставить на место. Жила в военном лагере! С мужчиной! Французом! Быть может, не с одним! И вот результат – незаконнорожденный ребенок! Ее наверняка выгнали из дому. А за компанию и вторую – за неуживчивый характер и дерзость.

– Вот как? – с иронией произнесла она. – Кто он такой?

– Он служил переводчиком.

– Вы познакомились в лагере?

– Не совсем так… – Девушка начала волноваться, а ее спутница, не понимающая, о чем идет речь, буквально подпрыгивала на месте и пронзала Урсулу неприязненными взглядами.

Франсуа рассмеялся.

– Ты не успокоишься, пока не узнаешь ее биографию! Да, эта девушка родила ребенка от иностранного солдата – обычное дело во время войны! А ее сестра была уличной танцовщицей – это не позор для индийской женщины. Они живут в бедной хижине на окраине города, их некому защитить, вот они и решили попробовать изменить свою жизнь и поправить положение. Здесь у них будут стол и кров, они смогут чувствовать себя в безопасности.

– Как их зовут?

– Одну – Тулси, вторую – Кири, – сообщил Франсуа и добавил: – Я их уже расспрашивал.

– Вот эту, – Урсула показала на Кири, – не возьму!

Услышав ее ответ, Тулси учтиво поклонилась и с достоинством промолвила:

– Простите, мадам. В таком случае мы уходим. Мы привыкли быть вместе.

Она повернулась и направилась к выходу, бережно прижимая к груди спящего малыша. Лицо Франсуа исказилось от злобы, но, к удивлению Урсулы, он обратил свой гнев не на индианок, а на нее.

– Ты хуже ребенка! Мне надоели твои капризы! Вы с матерью целыми днями ноете, что у вас нет ни одной служанки, но когда приходят две вполне подходящие девушки, ты их не берешь!

– Я не хотела брать эту… уличную танцовщицу, – пролепетала ошеломленная Урсула. – Она смотрела на меня так, будто это я нанимаюсь к ней на работу! Разглядывала с ног до головы и при этом делала презрительное лицо!

– Не все ли равно, как она смотрит, лишь бы хорошо убирала в доме. Или ты хочешь делать это сама?! – вскричал Франсуа. В его взгляде было что-то хищное и неукротимое.

Урсула еще не видела мужа таким злым и всерьез испугалась. Они с матерью были столь беспомощны и зависимы от него в этой чужой стране! Ни родных, ни денег, ни связей…

– Вернитесь! – властно произнес Франсуа, обращаясь к Тулси и Кири.

Тулси повернулась и пристально посмотрела на него. После родов ее лицо стало тоньше, в нем появилась некая одухотворенность, а в глазах – таинственная, волнующая, полная мудрости глубина. Сари мягко облегало стройное тело, две толстые косы спускались ниже талии.

Кири тоже обернулась. Ее глаза метали молнии, а губы без звучно шевелились.

– Не надо, господин, – тихо сказала Тулси и покачала головой.

– Нет-нет, вы приняты. Обе. – Урсула быстро вытерла слезы и гордо выпрямилась. Потом бросилась наверх, в спальню, и там упала на кровать. Напряжение схлынуло, как волны прибоя, и она безудержно, горько разрыдалась.

Вошел Франсуа и притворил за собой дверь. Урсула по-прежнему лежала, уткнувшись лицом в подушку. Слезы немного облегчили душу молодой женщины, но на сердце лежала свинцовая тяжесть.

– Я просто хотел тебе помочь, – как ни в чем не бывало сказал Франсуа. – Теперь у тебя есть служанка.

В этот миг Урсула обратила к нему свое бледное, словно вырезанное из белой бумаги лицо и с нескрываемым презрением прошептала:

– Это ты погубил Анри де Лаваля!

– Что? Какого еще Анри? – В голосе Франсуа звучало искреннее недоумение.

– Ты никогда не слышал этого имени?

– Нет.

Тогда она села на постели и твердо произнесла:

– Тебе не кажется, что твой отец – нечестный человек?

Франсуа помрачнел. Урсуле почудилось, будто на его лицо наползла тень, а в темно-карих глазах загорелся красноватый огонь, сделав их похожими на два раскаленных угля. Он отрывисто проговорил:

– Я это знаю. Потому и решил уехать. Я хочу встать на ноги и ни от кого не зависеть. Моя мать умерла, когда мне исполнилось десять лет, и с тех пор… – Он нервно сглотнул. – Отец по-своему заботился обо мне, я ни в чем не нуждался, но… Эти вечные переезды, какие-то темные дела, подозрительные компаньоны, женщины… Он всегда говорил: «Держись на волне и плыви вперед!» То, что сверху может быть грязная пена, не имело значения. Кстати, ты не думаешь, что у моего отца была интрижка с твоей матерью?