Одно крыло — зеленое, другое — золотое.

Раздался оглушительный треск, Лена закричала, и свечение пропало. Темный огонь исчез, а вместе с ним испарились алтарь и костер. Мы стояли на земле. Воздух был абсолютно спокоен. Я решил, что все закончилось, но ошибся.

Сверкнула молния, раздвоилась и попала в две цели одновременно.

Ларкин.

Его лицо исказилось от ужаса, тело съежилось и почернело, как будто его сожгли изнутри. Кожа потрескалась, и он превратился в пепел, который тут же разметало по полу пещеры.

Вторая молния ударила в противоположном направлении и попала в Твайлу.

Ее глаза закатились, тело упало, как будто ее дух вышел из своей земной оболочки и отбросил ее в сторону за ненадобностью. Но она не обратилась в пепел. Ее безжизненное тело лежало на земле, а Твайла поднималась над ним, окруженная сиянием. Постепенно сияние померкло, и она стала прозрачной, частицы света собрались в новую комбинацию, и вот перед нами стояла Твайла, еще более живая, чем при жизни. Ее дела на земле закончены. Если она придет в этот мир еще раз, то только по собственной воле, потому что теперь она к нему не привязана. Она освободилась. Ее лицо дышало спокойствием, как будто она узнала что-то, чего не знали все мы.

Светящаяся фигура удалялась к трещине в потолке пещеры, к луне. На секунду она замерла, и у меня в голове прозвучали слова:

«Прощай, мон шер».

Не знаю, правда ли она сказала это, или мне показалось, но она протянула к нам руки и улыбнулась. Я поднял руку в прощальном жесте, глядя, как Твайла растворяется в лунном свете. На чародейском небе — небе, которое на секунду мне было дозволено увидеть — вновь зажглась звезда. Южная звезда. Она вернулась на свое место.

Лена сделала выбор.

Она объявила себя.

Что бы это ни означало, она рядом со мной.

Я не потерял ее.

«Объяви себя».

Мама гордилась бы нами.

Высокий, прямой силуэт Лены освещала луна. Лена не плакала и не кричала. Она снова стояла на земле, между ее ног змеилась трещина, расколовшая пол пещеры пополам. Лена была потрясена — там, у груды камней, возник до боли знакомый ей человек, и она не могла оторвать от него взгляда.

— Что произошло? — спросила Лив у Эммы и Арелии.

— Похоже, что Абрахам нарушает порядок вещей, — раздался голос Мэкона.

Он появился у входа в пещеру в свете луны, половинки которой начали соединяться. Рядом с Мэконом стояли Лиа и Баде. Не знаю, когда он пришел сюда, но по выражению его лица было ясно, что он все видел. Он шел медленно, пытаясь привыкнуть к ощущению земли под ногами, Баде шествовала рядом, а Лиа поддерживала его под локоть. Услышав его голос, голос из загробного мира, Лена вздрогнула. В моей голове раздался ее шепот, она боялась даже подумать об этом:

«Дядя Мэкон?»

Она побледнела. Я вспомнил ту ночь, когда увидел маму на кладбище.

— Поздравляю, дедушка! Вам с Сэрафиной удалось провернуть впечатляющий фокус. Подумать только, призвать объявляющую луну раньше срока! Вы превзошли самих себя, — громко произнес Мэкон, и эхо повторило его слова в тишине, которую нарушало лишь тихое шуршание волн. — Естественно, я не мог пропустить столь знаменательную встречу.

Мэкон помолчал, но ответа не дождался, и тогда он резко повысил голос:

— Абрахам! Ведь это твоих рук дело!

Пещера задрожала, из зигзагообразной трещины в потолке на пол полетели камни. Нам показалось, что стены вот-вот рухнут и погребут нас под собой, небо потемнело. Зеленоглазый Мэкон — судя по всему, ставший светлым чародеем — выглядел куда могущественнее, чем инкуб, которым он был до сих пор. Под каменными сводами раздался оглушительный хохот, из тени вышел Абрахам. Седая борода и белый костюм делали его похожим на безобидного старика, а совсем не на самого ужасного из кровососущих инкубов. Рядом с ним стоял Охотник, а у его ног распростерлось тело Сэрафины. Ее кожа побелела и покрылась толстым слоем инея, создавшего вокруг нее ледяной кокон.

— Ты звал меня, мальчик? — громко и зловеще рассмеялся старик. — Ах, молодость, молодость… Лет через сто, мой дорогой внук, ты избавишься от своего высокомерия и поймешь, где твое место!

— Я прекрасно знаю свое место, дедушка. Мне в высшей степени неловко, но похоже, что, к сожалению, мне придется указать тебе твое.

Я попробовал подсчитать, сколько поколений разделяет их — четыре, может быть, даже пять. Тем временем Абрахам нарочитыми движениями разгладил свою окладистую бороду.

— Малыш Мэкон Равенвуд… Ты всегда был блудным сыном. Это дело твоих рук, а не моих. Кровь остается кровью, а Тьма остается Тьмой. Тебе не следовало забывать о своем происхождении и долге перед семьей. Да и тебе тоже, дорогая, — добавил он, взглянув на Лиа. — Хотя что с тебя взять, тебя же вырастила чародейка.

На лице Лиа отразилась ярость, но вместе с тем и страх. Она рискнула пойти против кровавой стаи, но бросить вызов Абрахаму не решалась. Абрахам повернулся к Охотнику:

— Кстати, о блудных сыновьях. Где Джон?

— Сбежал! Трус, — грубо отрезал Охотник.

— Джон не трус, он не способен на такое! — закричал на него Абрахам. — Это не в его природе. Его жизнь представляет для меня куда большую ценность, чем твоя, поэтому лучше тебе поскорее отыскать его!

Охотник потупился и кивнул. Меня мучал один вопрос: почему Абрахам, которому ни до кого нет дела, так озабочен судьбой Джона Брида?

— Как трогательно, ты так заботишься о своем мальчике! — произнес Мэкон. — Надеюсь, тебе удастся найти его. Я знаю, что такое потерять ребенка.

Своды пещеры снова задрожали, и с потолка посыпались камни. Абрахам перестал напоминать безобидного старика и теперь куда больше походил на демона. В ярости он заорал:

— Что ты сделал с Джоном?

— Ты спрашиваешь, что я с ним сделал? — Мэкон с улыбкой посмотрел в прищуренные черные глаза Абрахама. — По-моему, тебе стоит задуматься, что ты сделал с ним. Инкуб, который переносит солнечный свет и не нуждается в постоянной подпитке… Чтобы у ребенка было такое сочетание качеств, родителей, наверное, пришлось подбирать крайне тщательно? Говоря научным языком, для этого требуются смертные качества, однако Джон обладает способностями чародея. Трех родителей у него быть не могло, а значит, его мать была…

— Эво! — пораженно вскрикнула Лиа.

По пещере пронесся удивленный шепоток, воздух стал еще холоднее. Спокойствие сохраняла только Эмма: она бесстрастно скрестила руки на груди и не отрываясь смотрела на Абрахама Равенвуда, как будто тот был очередным цыпленком, которого она собиралась ощипать, разделать и сварить в видавшем виды котелке. Я отчаянно пытался припомнить, что Лена рассказывала мне про эво. Эво — метаморфы, способные принимать человеческий облик. Они не просто входили в чужое тело, как Сэрафина, а действительно могли становиться смертными на небольшие промежутки времени.