Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прорицатель назвал Александра сыном бога, – клялись этеры, – мы все свидетели этому!
Воины охотно поверили в божественное происхождение их царя. В Элладе и прежде не раз случалось, что их властители оказывались в родстве с богами. Но были и такие, особенно среди старых македонян, которые недоуменно поглядывали друг на друга. Правда ли?
Но правда или неправда – это хорошо, что жрецы признали Александра: македонянам будет легче воевать, если их полководец – сын самого Зевса.
Красавица Антигона
Услышав о том, что Александр объявлен сыном Зевса, Филота иронически усмехнулся.
Это заметил Гефестион. Заметил и Кратер. Гефестион любил Александра таким, как он есть: для него Александр был самым близким человеком, которым он восхищался и за которого пошел бы в огонь. Кратер любил Александра как лучшего из полководцев и царей и тоже не задумываясь пошел бы на смерть по любому его приказу.
И оба ненавидели Филоту.
Филота, завладев большими богатствами в Азии, вдруг почему-то забыл родной язык, разговаривать по-македонски он считал для себя унизительным: он говорил только на аттическом наречии. Ему стало казаться, что во всем войске нет вельможи, равного ему. Его роскошные одежды, его надменные повадки, даже походка его: это иду я, Филота, а вы все – пыль под моими ногами! – все это раздражало не только знатных этеров царя, но и простых воинов. Филота был хорошим военачальником, умел командовать, войско повиновалось ему мгновенно. Повиновалось – но не любило.
Много раз Гефестион заговаривал об этом с Александром. Однако тот останавливал его:
– Пусть он распускает хвост, как павлин, над этим можно слегка посмеяться. Но он умеет воевать, а это – главное.
Теперь, подметив эту недобрую усмешку Филоты, Гефестион возмутился. Он, с глубокой обидой за царя, понял, что Филота смеется над Александром.
– Ты видел? – спросил Кратер, стоявший рядом.
Гефестион сразу догадался, о чем он говорит.
– Я видел, – ответил Гефестион, – я уже давно многое вижу и слышу. А когда говорю об этом, царь становится глухим.
– Отойдем, – сказал Кратер.
Это было на празднике очередного жертвоприношения богам в благодарность за то, что они позволили царю благополучно вернуться из храма Амона.
Гефестион и Кратер, два знатных военачальника, незаметно отошли в сторону.
– Ты видел пленницу Филоты? – спросил Кратер.
– Какую пленницу? Откуда?
– Красавицу Антигону. Он привез ее из Дамаска.
– Она любит его?
– Она его ненавидит.
– Он жесток с нею?
– Не то. Он даже как будто ценит ее. Но этот человек, даже и любя, не может не унижать.
– Это так. Но почему мы говорим об этой женщине?
– Если эта женщина войдет в шатер к царю и расскажет, что она слышит в шатре Филоты, царь не останется глухим.
Гефестион понял:
– Я берусь устроить это.
Александр готовил войска к выступлению вглубь Азии. Забот было много, он любил все проверить сам: и как одето войско, и в каком состоянии вооружение, и как обеспечивается провиантом, и в исправности ли осадные машины, и хватит ли фуража для лошадей и для вьючных животных – ослов, верблюдов, мулов…
Среди всех этих дел он успевал побывать и в будущей Александрии. Стены Александрии заметно росли, главные улицы, выложенные гладко отесанным камнем, уже лежали посреди города; закладывались фундаменты будущих храмов и царского дворца; понемногу возникали широкие дороги…
– Вот это будет город! – гордо и самодовольно говорил Александр. – Мой город. Он останется на века – и мое имя останется с ним. Александрия!
И вот в эти дни, когда ему не терпелось ринуться дальше в азиатские владения царя Дария, когда он, чувствуя свою военную силу, укрепленную многими победами, стремился к новым завоеваниям, до него стали доходить назойливые слухи. Друзья сообщали о недовольстве в войсках. Старые македонские военачальники недоумевали: зачем им надо идти в неизвестную и такую огромную азиатскую страну? Они и так немало захватили богатств и земель – пора бы домой, в Македонию…
– Я уже слышал такие разговоры и раньше, – нетерпеливо отвечал Александр, – войска пойдут туда, куда я прикажу.
Эти слухи его раздражали, но не задевали. Однако, когда ему стало известно, что македоняне кое-где подшучивают над его божественным происхождением, это его ранило.
– Ничего не понимают, ничего! – с досадой жаловался он своим друзьям. – А если эти жрецы меня признали сыном бога – это не победа ли?! Тупицы! Побеждают не только мечом… Но где им понять это!
Вскоре Александру принесли из лагеря письмо от Филоты. Очень любезное, даже слишком любезное, а, как известно, все, что слишком, часто обращается в свою противоположность.
Филота поздравлял царя с великой победой – сам Зевс признал Александра сыном. Но вот каково-то им, бедным, будет служить под руководством сына Зевсова!
Александр тотчас почувствовал острую насмешку, которая своим ядом пронизывала письмо. У него по лицу пошли красные пятна, он швырнул на пол папирус и молча стиснул зубы.
В это время к нему заглянул Гефестион:
– Что случилось, Александр?
Александр небрежным жестом указал на свиток, лежащий на полу:
– Прочти.
Гефестион поднял, развернул, прочел.
– Я как раз хотел поговорить с тобой об этом человеке, – сказал Гефестион, – вернее, я бы попросил тебя, Александр, выслушать, что он говорит о тебе… как он отзывается…
– Ты сам слышал это?
– Нет. Но с тобой будет говорить человек, который сам слышал.
– Хорошо, – хмуро ответил Александр, – пусть придет и скажет.
Гефестион быстрым шагом вышел из шатра. И тут же в шатер Александра вступила высокая стройная женщина, закрытая покрывалом, как облаком.
– Сними покрывало, – сурово сказал царь, – говори, что знаешь. Кто ты?
Женщина откинула покрывало.
Александр сразу узнал в ней эллинку – нежный овал лица, прямой, как у Геры, нос, золотистые, мелкозавитые волосы, гордый взгляд…
– Кто ты?
– Антигона.
– Почему ты знаешь Филоту?
– Я его пленница.
– Почему же ты пришла ко мне?
Большие глаза женщины почернели от гнева.
– Потому что я хочу, чтобы ты, царь, знал своих друзей. Ты ведь считаешь его своим другом…
– Конечно.
– А он зовет тебя мальчишкой. Он смеется над тобой. Он издевается, когда говорит, что ты теперь стал сыном Зевса, но вряд ли станешь умнее!
Александру казалось, что он вступил в полыхающий костер, так хлынула ему в голову горячая кровь. Он еле удержался, чтобы не схватиться за меч, как будто сам Филота стоял перед ним.
– И говорит, что прорицатель в Амоне плохо знает эллинский язык и что он хотел сказать «сын мой», а сказал «сын бога», ошибся на одну букву!
– Что же он еще говорит?
– И говорит,