Мариса стала ловить ртом прохладный воздух и разминать пальцы, боясь, что к ним уже никогда не вернется чувствительность.

– Куда ты меня притащил? Ты с ума сошел! – прошептала она, едва придя в себя. В темноте она не столько увидела, сколько почувствовала, как он пожимает плечами, обтянутыми великолепно сидящим на нем фраком.

– Все же лучше, чем позволить тебе хлопнуться в обморок посреди зала. Или это твой очередной розыгрыш?

– Зачем мне с тобой играть? – с горечью спросила она, дрожа всем телом. – Что ж, благодарю за галантность: ты привел меня сюда, не дав опозориться и опозорить тебя. А теперь веди меня обратно, не то твоя невеста встревожится.

– А твой жених? Тот, кто желает мне смерти? Кстати, спасибо за предупреждение. – Слова благодарности были произнесены сухо, но хотя бы без его обычного убийственного сарказма.

* * *

– Повторяю, между нами ничего не произошло! Ничего! – сердито уверяла Мариса Педро по пути домой. – От вина и кружения по залу я чуть не лишилась чувств, поэтому он отвел меня подышать свежим воздухом, только и всего. Вы сами видели, как ему не терпелось избавиться от меня и вернуться к своей невесте, чтобы и дальше шептать глупости ей на ушко. Надеюсь, она не поторопится его прощать. Этот человек – дикий, необузданный грубиян. Терпеть его не могу! Неужели вы воображаете, что я способна забыть, что он виноват в смерти моего отца? Никогда!

Наконец-то эта тема была затронута напрямую. Оскорбительная улыбочка Инес сменилась злобной гримасой, исказившей ее правильные черты.

– Значит, тебе и это известно? Уверена, что из третьих-четвертых рук! Глупость и бессмыслица! Этот Доминик, твой бывший муженек, донимал меня своими ухаживаниями, вот твой отец и не снес оскорблений. Он настоял на дуэли, несмотря на мои мольбы. Потом я много месяцев выхаживала его, раненого. Я безвылазно сидела на плантации… Но разве тебе это что-то говорит? Ты была занята другим: разъезжала по Европе, меняя кавалеров. Нет уж, Педро, не затыкай мне рот: я устала от притворства. Я пыталась оказать ей гостеприимство как дочери Андреа, а теперь говорю: родной отец лишил бы ее наследства, если бы проведал, в кого она превратилась! Вся в мать, а та была…

К Инес внезапно вернулось самообладание. Она смолкла. Теперь до Марисы доносилось только ее прерывистое дыхание.

– Ради Бога! – взмолился дон Педро, нарушив зловещее молчание. – Неужели мало неприятностей для одного вечера? Завтра вы обе пожалеете о своей несдержанности, а я попытаюсь забыть события этого вечера. Всем нам нужно отдохнуть.

Мариса негодовала на него: экий праведник! А ведь с его легкой руки они поссорились. В одном она была с ним согласна: она совершенно лишилась сил и нуждалась в одиночестве, чтобы привести в порядок свои мысли. Дон Педро проявил себя педантом и собственником, и она не желала оставаться помолвленной с ним. Сейчас ей хотелось одного – бежать куда глаза глядят.

Теперь все молчали. Молчание Инес не предвещало ничего хорошего, что же касается Педро, то в его мысли трудно было проникнуть, хотя всего минуту назад он предпринял неуклюжую попытку миротворца.

Мариса легла уже с первым лучом зари. Педро подергал было ручку ее двери, и Мариса с облегчением вспомнила, что заперлась изнутри и оставила Лали переночевать в ее комнате. Лежа неподвижно, она слышала испуганный шепот девушки: «Кто там? Госпожа спит!» Затем все стихло. Мариса задремала, но быстро очнулась, испугавшись своих снов, и села в постели. На мгновение ей почудилось, что она опять перенеслась в беленый тунисский домик с узкими оконцами, в которые заглядывает ласковое утреннее солнце.

Лали, убиравшая свою постель, выпрямилась. В ее нежных карих глазах горел испуг.

– Я не хотела вас будить, мэм. Еще очень рано.

Губы Лали дрожали. У нее был такой вид, будто она ожидала брани, а то и побоев. Неужели Инес колотит своих рабов? Мысли об Инес повлекли за собой воспоминания о прошедшей недоброй ночи. Уснуть с такой тяжестью на душе было невозможно. Марисе требовалось уединиться, чтобы привести в порядок свои смятенные чувства и хорошенько поразмыслить.

Видя, что Лали, готовая расплакаться, наблюдает за ней, Мариса выдавила бодрую улыбку.

– Мне все равно не удавалось толком заснуть. Такая сильная усталость, что сон не идет. Лучше мне не залеживаться. Знаешь, Лали… – Она посмотрела на девушку взглядом заговорщицы. – Не принесешь ли мне чашку крепкого черного кофе? А еще прикажи подать лошадь. Никого не беспокой. Я, пожалуй, покатаюсь одна верхом. Я не поеду далеко, только до утеса над рекой.

Встававшее из-за утесов солнце согревало Марисе ноги. Она вспоминала времена, когда ездила верхом не по-женски, а как мужчина, выдавая себя за юного янычара, спутника Камила. Ужасно, что дамская одежда обрекает женщину сидеть в седле боком, а не по-настоящему, как только и можно скакать во весь опор! Впрочем, в это утро у нее были и более серьезные основания для переживаний.

Ранним утром можно было только догадываться, какое пекло будет в разгар дня. Река все еще оставалась укутанной густым туманом, казавшимся желтой маслянистой пленкой на ленивой воде.

«Нэтчез-под-холмом» только сейчас отходил ко сну после ночных неистовств, но здесь, на возвышенности, в бесчисленных каплях росы на влажной траве и на покрытых мхом стволах столетних деревьев уже отражалось солнце.

Лали была до смерти напугана настойчивым желанием госпожи прогуляться в одиночку, однако рабская вымуштрованность не позволила ей ослушаться недвусмысленного приказания; столь же безропотно подчинился приказу негр-конюх, приведший оседланную лошадь. Рабы не имеют права сомневаться в приказах и оспаривать их; однако Мариса была всего лишь пленницей обстоятельств, разве что имела собственную голову на плечах и волю поступать по-своему.

«Что же делать? – раздумывала она. – А почему, собственно, я так испугалась его присутствия?» Ей скоро предстоял отъезд в Луизиану, на плантацию «Конграсиа». Мариса совершенно не помнила своей родины. Самые ранние ее воспоминания были связаны с Мартиникой и домом деда. Ей вовсе не хотелось в Луизиану, но теперь, когда до плантации было рукой подать, она собиралась испить эту чашу до дна. Этого ожидал от нее дядя, но было ли это единственной причиной? Не обошлось здесь и без неприязни к злобной молодой мачехе.

Мариса ослабила поводья и погрузилась в размышления. Опомнилась она, только когда оказалась в совершенно незнакомом месте. Далеко позади остались утесы над рекой. Чтобы вернуться, ей надо будет всего лишь развернуть лошадь и забрать влево, где зеленела роща. Как же все-таки неудобно ездить верхом в дамском наряде!

Ее руки в перчатках опять натянули поводья; в следующее мгновение лошадь вскинула голову и тихонько заржала. На округлом холме, поросшем травкой, прямо у Марисы на пути, показался всадник. Солнце ярко освещало обоих. Серый в яблоках жеребец выглядел таким же диким и опасным, как и его сероглазый наездник…