медвежат. Представление состояло в борьбе вожака с медвежонком; на это зрелище собирались большие толпы народа.

Был такой случай: один вожак вздумал выкупать своего медведя в Яузе. Мишка до того разохотился купаться, что ни за что не хотел вылезать из воды; вожак сам полез в реку, чтобы выгнать медведя, и он закупал вожака.

А после 1925 года медведи из Москвы исчезли…

Купечество с первого же дня масленицы начинало посещать театры; быстрее всего разбирались ложи, в которых восседали многочисленные купеческие семейства, привозившие с собой в театр фрукты и конфеты, это для жен и детей, а сами «степенные» в антрактах прохаживались в буфет. Толстые замоскворецкие купчихи сверкали бриллиантами, купеческие сынки были одеты по-модному, дочки-невесты в выездных нарядных платьях, а сами купцы — по-старинному, в длиннополых сюртуках, в белых манишках, в мягких козловых сапогах с длинными голенищами.

После театра за обыкновение считалось заехать в Большой Московский трактир или к Патрикееву, впоследствии к Тестову — поужинать стерляжьей ухой с расстегаями, раковым супом или селянкой.

В трактирах к этим дням были заготовлены большие запасы вин и закусок.

Половые, в белоснежных рубашках, легко, словно плавая, проносились по залам, угощая гостей.

Половые во всех московских трактирах имели обыкновение поздравлять посетителей с широкой масленицей, поднося на блюде поздравительную карточку со стихами, напечатанными на красивой бумаге; на одной стороне карточки был рисунок с масленичным сюжетом и наименованием трактира, а на другой стороне — стихи на тему о масленице и обращение служителей к посетителям.

Так, на одной карточке и говорилось:

Мы для масленой недели

Каждый год берем стихи

И без них бы не посмели

С поздравленьем подойти.

Более красивыми карточками отличался Большой Московский трактир, для него специально писались стихи с таким заголовком:

«Поздравительные стихи с сырной неделей от служителей Большого Московского трактира», а дальше идут стихи:

С неделей сырной поздравляем

Мы дорогих своих гостей

И от души им всем желаем

Попировать повеселей.

Теперь, забыв тоску, гуляет

Весь православный русский мир, —

С почтеньем публику встречает

Большой Московский наш трактир.

А в другой поздравительной карточке того же трактира стихи более содержательны:

Ликует град первопрестольный,

Разгулу дав широкий взмах,

И пенной чары звон застольный

Под говор праздничный и вольный

Звенит на всех семи холмах.

И этот звон, сливаясь вместе,

Волной могучею встает, —

О русской масленице вести

По свету белому несет,

Гремит серебряным набором

Ямская сбруя на конях,

И москвичи с веселым взором,

Блистая праздничным убором,

Летят в разубранных санях.

А тройка мчится на приволье

Стрелой, порывисто дыша, —

Простора просит и раздолья

Живая русская душа…

В Большом Московском, пир справляя,

Все веселится, как в гульбе…

Здорово ж, гостья дорогая, —

Привет, родимая, тебе…

Внизу под стихами напечатано: «Дозволено цензурой. Москва 1884 года февраля 8 дня».

А вот карточка другого популярного среди московского купечества трактира Лопашева, дозволенная цензурой 18 февраля 1869 года:

Снова праздник, — прочь печали,

Будь веселье в добрый час.

Мы давно дней этих ждали,

Чтоб поздравить с ними Вас

И желать благополучий, —

Время шумное провесть,

А у нас на всякий случай

Уж решительно все есть:

Наши вина и обеды

Знает весь столичный мир,

И недаром чтили деды

Лопашева сей трактир.

В большинстве поздравительных стихов говорилось о том, чтобы посетители не забывали про служителей — половых.

Так в карточке от служителей трактира Бубнова и говорится:

Все служители мы рады,

Что вам весело сейчас,

И, конечно, уж награды

Вам не жаль теперь для нас.

С четверга масленица становилась действительно широкой — гулянье под Девичьим все больше привлекало народу, билеты в театры и цирки можно было достать только у барышников по возвышенной цене; трактиры переполнены праздничной публикой, и по всем улицам Москвы чувствовалось оживление. В пятницу уже закрывались торговли и прекращалась работа в мастерских. Под Девичьим начинался разъезд — катанье; московское купечество выезжало на показ. Тут происходили смотрины купеческих дочек и сынков, для того чтобы поженить их на «красной горке» после пасхи.

По городу мчались тройки, разряженные цветными лентами и бумажными цветами, с бубенчиками и колокольчиками, и у застав устраивались катанья — там больше простой призаставный люд выезжал на своих лошадях, также разубранных лентами и цветами.

Перед тем как народные гулянья стали устраиваться под Девичьим, они происходили «под Новинским» — в то время там еще не было Новинского бульвара, а была площадь. Гулянья «под Новинским» происходили издавна, еще А. С. Грибоедов любил смотреть из окна своего дома* на эти гулянья.

В моей памяти сохранились только гулянья под Девичьим, туда я ходил с мастерами мальчиком лет 12―13. Помню балаганы, в которых давались героические, с патриотическим духом представления; сюжетом для них служили эпизоды из происходившей тогда русско-турецкой войны. «Взятие Плевны», «Взятие Карса» — такие пьесы служили «гвоздями» балаганного репертуара.

В представлениях участвовали настоящие солдаты, отпускаемые своим начальством из казарм. Происходили сражения с выстрелами из пушек, дрались штыками, и русские всегда оставались победителями.

После основной пьесы ставились разнообразные дивертисменты. Тут были танцовщицы, плясуны, акробаты, фокусники, а в большинстве случаев выступал русский хор песенников.

Над входом в балаган были устроены большие открытые балконы, куда по окончании каждого представления, которое длилось не больше часа, выходили все действующие лица и стояли перед гуляющей толпой несколько минут на морозе; акробаты были одеты только в трико, а танцовщицы — в кисейные платья. Я как сейчас помню эти дрожащие фигуры с посиневшими от холода лицами. На балкон выходили и песенники, певицы, одетые в русские сарафаны с кокошниками на головах, а певцы — в казакинах и круглых шапочках с павлиньими перьями.

Хор исполнял на балконе две-три песни; перед балконом собиралась огромная толпа бесплатных слушателей. А внизу, при входе, около кассы человек без перерыва звонил в колокольчик и громко зазывал публику в балаган.

— Пожалуйте, господа хорошие, сейчас начинается, торопитесь к началу!

И при этом он передавал весь репертуар балагана.

Кроме крупных по размеру балаганных театров, украшенных огромными картинами-плакатами с