Принудитель глянул внутрь форда и приказал мне снять капюшон.

Я надеялась, что мой страх сойдет за скромность. Он спросил, всегда ли мой приятель так много говорит. Я застенчиво кивнула. И поэтому я всегда молчу?

— Да, сэр, — сказала я, уверенная, что он опознает во мне Сонми, — да, офицер.

Принудитель поведал Хэ-Чжу, что девушки покорны и скромны вплоть до дня свадьбы, а после этого начинают трепаться, да так, что их невозможно заткнуть.

— Ладно, поезжайте, — сказал он напоследок.

Где же вы на самом деле провели комчас в ту ночь? Ведь не в убогом мотеле?

Нет. Мы выехали на скоростную трассу через второй выезд, затем свернули на неосвещенную проселочную дорогу. За плотной лесополосой из колючих елей была укрыта индустриальная площадка на сотню с лишним блоков. До комчаса оставалось совсем немного, и потому наш форд был единственным движущимся транспортным средством. Мы припарковались и через продуваемый ветром передний двор подошли к бетонному блоку с вывеской ГИДРОПОНИЧЕСКАЯ КОРПОРАЦИЯ. Душа Хэ-Чжу мигнула, и роликовая дверь откатилась в сторону.

Внутри оказалась не теплица, а освещенный красным зал, где стояли огромные цистерны. Воздух был неприятно-теплым и влажным. Густой и клейкий бульон, который я видела через смотровые окна цистерн, какое-то время скрывал их содержимое. Потом мой взгляд стал различать конечности отдельных существ, идентичные лица в стадии формирования.

Маточные цистерны?

Да. Мы оказались в геномном блоке. Я смотрела на грозди эмбрионов-фабрикантов, подвешенных в маточном геле; я была, не забывайте, свидетельницей собственного происхождения. Некоторые спали, некоторые сосали большие пальцы, другие быстро двигали рукой или ногой, словно копали землю или бежали. Я спросила у Хэ-Чжу, не там ли меня культивировали. Хэ-Чжу сказал, что нет. Ясли Папы Сонга в Кванджу в пять раз больше. Вглядевшись в маточную цистерну, он сообщил, что эти эмбрионы разработаны для того, чтобы трудиться в урановых туннелях под Желтым морем. Их похожие на блюдца глаза по геному предназначены для видения в темноте. Собственно, они сходят с ума при ярком, нефильтрованном дневном свете.

Из-за жары кожа Хэ-Чжу вскоре заблестела от пота.

— Тебе, Сонми, наверняка нужно Мыло. Наш пятизвездочный пентхаус вон там.

Пентхаус? В фабрикантском инкубаторе?

Мой Союзник обожал иронию. Наш «пентхаус» был скудно обставленной комнатой ночного сторожа. В помещении с голыми бетонными стенами имелись только водный душ, единственная койка, письменный стол, груда стульев, задыхающийся кондиционер и сломанный теннисный стол. От толстых труб волнами исходил жар. Сони, установленные рядами на панели, следили за маточными цистернами, а еще имелось окно, выходившее в инкубационный зал. Хэ-Чжу предложил мне принять душ теперь же, потому что на следующую ночь не мог мне его обещать. Он натянул брезентовую занавеску, обеспечив мне уединение, и, пока я омывала свое тело, соорудил себе постель из стульев. На койке меня поджидала упаковка Мыла и комплект новой одежды.

Вы не чувствовали себя в опасности, засыпая неизвестно где и даже не зная настоящего имени Хэ-Чжу Има?

Нет, у меня уже наступил слишком сильный токсикоз. Благодаря стимулину, содержащемуся в Мыле, фабрикантки могут бодрствовать более двадцати часов, но потом нас поражает усталость, и мы буквально валимся с ног, почти без предупреждения.

Проснулась я тремя часами позже, вся настороже: Мыло для эмбрионов рудокопов было сильно насыщено кислородом. Хэ-Чжу похрапывал на своей накидке. Я изучила корку запекшейся крови у него на щеке — он оцарапал ее, когда мы бежали из Тэмосана. Кожа у чистокровных по сравнению с нашей такая нежная. Его глазные яблоки вращались под веками; ничто другое в комнате не двигалось. Он то ли произнес имя Си-Ли, то ли просто издал какой-то звук. Я гадала, каким «Я» он был во время сновидений.

Потом я мигнула своей Душой на ручной сони Хэ-Чжу, чтобы узнать о своей собственной вымышленной личности, Юн-А Ю. Я была студенткой геномистики, родилась 30-го числа второго месяца в Наджу, в год Лошади. Отец был Пособником у Папы Сонга, мать — домохозяйкой; братьев и сестер не имелось… сведения занимали десятки, сотни страниц. Время комчаса было на исходе. Хэ-Чжу, проснувшись, стал массировать себе виски.

— Ок-Кён Пхё не отказался бы от чашки крепкой звездомеси.

Я решила, что пора задать вопрос, волновавший меня еще в просмотровой аудитории. Почему Союз заплатил такую непомерную цену за спасение одной-единственной экспериментальной фабрикантки?

— А! — Хэ-Чжу что-то невнятно пробормотал и протер глаза, изгоняя из них сон. — Долгий ответ, долгое странствие.

Еще одна увертка?

Нет. Он дал мне исчерпывающий ответ, пока мы все дальше углублялись в сельскую местность. Я вкратце изложу его для вашего, Архивист, оризона. Ни-Со-Копрос отравляет сам себя до смерти. Почвы его загрязнены, реки безжизненны, воздух пропитан ядами, а поставляемое продовольствие изрешечено чужеродными генами. Нижний слой не в состоянии покупать лекарства, чтобы противостоять этим лишениям. Зоны меланоза и малярии наступают на север со скоростью сорок километров в год. Те Промышленные Зоны Африки и Индонезии, что снабжают Зоны Потребления, ныне на шестьдесят с лишним процентов необитаемы. Основа легитимности корпократии — ее благосостояние — усыхает. Затеи Чучхе с новыми Законами Обогащения — всего лишь пластыри, налагаемые на места ампутаций и кровотечений. Единственная стратегия корпократии, давно излюбленная обанкротившимися идеологиями, — отрицание. Чистокровные нижнего слоя падают в клоаки недочеловеков. Чиновные только смотрят и, как попугаи, твердят Седьмой Катехизис: «Ценность Души определяется имеющимися в ней долларами».

Но какой может быть логика в том, чтобы позволять чистокровным нижнего слоя… э-э… кончать жизнь в местах, подобных Хвамдонгилю? Как классу? Что может заменить их труд?

Мы. Фабриканты. Произвести нас, Архивист, почти ничего не стоит, и у нас нет никаких опасных притязаний на лучшую, более свободную жизнь. Мы, что очень удобно, угасаем через сорок восемь часов без специального Мыла, производство и поставка монополизированы корпократией, а значит, не можем никуда убежать. За исключением меня, все фабриканты — совершенные органические механизмы. Вы по-прежнему утверждаете, что в Ни-Со-Копросе нет рабов?

И как же Союз собирается избавить наше государство от этих… мнимых «хворей»?

Путем революции.

Но ведь, как поется в гимне Первого Советника, Ни-Со-Копрос — одно лишь в мире солнце, что встает! До Столкновений Восточная Азия была тем же хаосом болезненных демократий и вздыбленных мертвых земель, каким до сих пор является весь остальной мир! Если бы Чучхе не объединило и не оградило наш регион, мы скатились бы к варварству вместе со всем земным шаром! Как может любая разумная организация принимать на вооружение веру, которая противостоит корпократии? Дело не только в том, что это терроризм, но и в том, что это самоубийство.