под вопрос американское лидерство в этом вопросе. И никто не хотел первым предложить чек, о которым говорил Малруни.

В итоговое коммюнике дискуссий на саммите по отношениям с СССР были включены «пять основных тестов» для проверки Горбачева на серьезность его намерений реформировать Советский Союз. Тесты были составлены в Вашингтоне и включали следующие положения: достижение баланса между советским центром и республиками; экономическая реформа, не менее радикальная, чем те, которые проводятся в странах Центральной и Восточной Европы; жесткая макроэкономическая политика в ближайшем будущем; обязательство решительно сократить военные расходы; создание адекватных условий для иностранных инвестиций[863]. На обеде в тот же день Малруни обратился к Колю: а что, если через месяц Горбачева свергнут, и люди станут говорить, что мы отказались ему помочь? Будет ли германский канцлер по-прежнему придерживаться согласованной на саммите позиции? Коль ответил, что, в конце концов, и сам Горбачев сказал, что не ожидает крупной помощи от Запада. «То, что мы ему предлагаем, это то, что ему нужно и чего он хочет»[864].

16 июля Горбачев прилетел в Лондон в сопровождении большой советской делегации. В аэропорту Хитроу его официально встречал посол Великобритании в Москве Брейтвейт. Он уже прочел послание Горбачева «семерке» и счел его «типично русским – пустым и претенциозным: вновь одни слова, никаких действий». Советский лидер, заметил посол, был «в приподнятом настроении», но Раиса выглядела потускневшей и вымотанной: «Очевидно, что все это трудное время она служила [Горбачеву] амортизатором для негативных эмоций». Готовивший визит Примаков находился в Лондоне уже несколько дней. Игнорируя сигналы западных коллег и сообщения западных медиа, он упорно пытался раскручивать идею о финансовой помощи. Но с каждым новым разговором с западными коллегами настроение его падало. Переводчик Горбачева Павел Палажченко обратил внимание, что западная пресса отзывалась о Явлинском с большим пиететом, но в частных разговорах западные собеседники «давали понять, что не относятся к его программе серьезно»[865]. Превентивная американская дипломатия эффективно купировала всякое желание западноевропейцев предложить Горбачеву помощь.

Для Буша предметом главной озабоченности оставались переговоры по СНВ: до последнего момента не было понятно, будет ли этот Договор подписан. Лидеры советской военной промышленности, представители Генерального штаба и эксперты по контролю над вооружениями жаловались Горбачеву на неравные, а то и унизительные условия, выдвинутые американской стороной. Директор и генеральный конструктор «Южмаша», гигантского завода по производству ракет в Днепропетровске, протестовал против значительных сокращений выпускаемых его заводом ракет «Тополь» (SS-18). Эта ракета, утверждал он, остается единственным аргументом, заставляющим американцев садиться за стол переговоров с Советским Союзом. Также стоял вопрос, откуда брать деньги на уничтожение тяжелых ракет: даже мониторинг этого процесса и инспекции должны были обойтись советскому бюджету в несколько миллиардов рублей. А что ждет огромные предприятия и десятки тысяч работающих на них квалифицированных рабочих и инженеров?[866] Горбачев не хотел спорить с Генштабом и экспертами по контролю над вооружениями. Он ждал и был прав. По мере приближения лондонского саммита накал их сопротивления снижался. Отсутствие договоренности по СНВ означало, что саммита Горбачев-Буш в Москве не будет, а может, тогда и их встреча в Лондоне пойдет насмарку. Лидеры советского ВПК, как и руководители других крупных промышленных предприятий, надеялись на финансовую помощь Запада. Накануне встречи «семерки» Язов и Олег Бакланов, занимавший пост заместителя председателя Совета обороны и отвечавший за проблемы военно-промышленного комплекса, нехотя подписали вместе с другими членами межведомственного комитета приемлемый для американцев проект Договора. Получив известие об этом из Москвы, Александр Бессмертных ринулся в лондонскую резиденцию, где остановилась делегация США, и торжествующе сообщил Бушу: «Это конец десятилетнего пути, господин президент!»[867]

Ранним утром 17 июля Горбачев встретился с президентом Миттераном и президентом ЕБРР Жаком Аттали. Миттеран дал советскому лидеру надежду, что Запад может подключиться к некоторым крупным инвестиционным проектам, предусмотренным в программе Павлова. Французский президент заверил Горбачева в поддержке со стороны лидеров Италии, Германии и Франции. Аттали пошел еще дальше и «выдал» Буша как главного противника массированной программы помощи. Он назвал «абсурдным» американское стремление отдать приоритет Восточной Европе, ведь возникновение крупного советского рынка в равной степени поможет и восточноевропейским странам. Аттали явно хотел потрафить Горбачеву за счет американцев[868].

После этого советский автомобильный кортеж направился в американскую резиденцию в Винфилд-хаусе: Горбачев в сопровождении Щербакова, Примакова и Черняева приехал на поздний неформальный завтрак с президентом США. Буш был в прекрасном настроении и бодро осведомился у Горбачева: «Как там обстоят ваши дела с Ельциным? Он поддерживает вас? А вы поддерживаете его?» Горбачев, однако, подготовил для Буша специальное заявление. «На основе той информации, которой я располагаю, – начал он веско, – я знаю, что мой друг президент США еще не пришел к окончательному ответу на главный вопрос – каким Соединенные Штаты хотят видеть Советский Союз». Недавно, продолжал Горбачев, на нашем Совете безопасности возник вопрос: а не меняет ли администрация США политику по отношению к Советскому Союзу? Горбачев повернулся к своему собеседнику: «Мой друг Джордж – он что, смотрит и не видит, что мы уже делаем?! И что в итоге?» Тон советского лидера приобрел почти саркастические нотки: «Молодец, мол, Горбачев! Продолжай, желаем тебе удачи! Такая вот хорошая поддержка – варитесь, мол, в своем котле, это нас [американцев] не касается». Вот что странно, продолжал Горбачев. Нашлись 100 миллиардов долларов, чтобы справиться с «одним региональным конфликтом» в Персидском заливе, но сейчас, когда нужны «десятки миллиардов и политика взаимодействия» для перехода огромной страны в новую систему, такого единения не наблюдается. Горбачев закончил свою декларацию почти молитвенно. «Шанс еще есть: как на духу говорю!»[869]

Черняев заметил, что Буш оторвался от еды, и лицо его багровело. Он перестал смотреть на Горбачева, а переводил свой взгляд то на Бейкера, то на Скоукрофта. Для американского президента война в Персидском заливе, которую Горбачев пренебрежительно назвал «региональной», была главным достижением его президентства. Горбачев также довольно категорично, но верно определил американскую позицию «невмешательства» в советские экономические реформы. После короткой паузы Буш ответил сдержанно, но с явным холодком: «Ваш Совет безопасности должен задать не мне, а себе вопрос: какой Советский Союз хочет иметь Буш? Пусть он лучше скажет, какая нужна помощь. Я не раз говорил вам, каким я хочу видеть Советский Союз: демократическим, динамичным, рыночным, интегрированным в мировое сообщество, добившимся урегулирования трудностей с республиками, продолжающим колоссальное строительство по большим направлениям». Ясность в отношениях центра с республиками, добавил он, будет «принципиально важна для притока частных капиталовложений». Буш также счел вынужденным поставить и такой вопрос: является ли Советский Союз по-прежнему врагом