а вот младшенький Ромочка, был в самом начале детства и Иван Петрович надеялся принять участие в его воспитании.

После знойной недели, жара спала также внезапно, как и установилась, и Иван Петрович продолжил свои дела по устройству домашнего хозяйства. Тёща, Евдокия Платоновна, попросила сходить его к гончару и прикупить 2-3 крынки, пару горшков и кружек, поскольку за зиму глиняная посуда частью потрескалась и побилась.

Иван Петрович, прихватив с собой Рому, пошел на другой конец города, где жил и трудился местный гончар вместе с помощниками из артели инвалидов. Они миновали центр города, где у ларька он угостил Рому газированной водой с сиропом и пряниками. Вскоре подошли к избе гончара, которая выделялась от обычных домов множеством крынок, горшков и кружек, висевших на частоколе, огораживающем двор.

На заборе можно было выбрать посуду нужного размера и помощники приносили из сарая такие же изделия. Сам гончар работал внутри избы и Иван Петрович захотел показать Роме, как делается посуда. Они вошли внутрь избы через низкую дверь, так что Ивану Петровичу пришлось сильно наклониться, и оказались в мастерской.

Гончар, небольшой мужичок со скрюченой ногой, сидел на табуретке и ловко крутил босой здоровой ногой гончарный круг, на котором из куска глины под его пальцами начинала вырисовываться очередная крынка. Мягкая пластичная глина в руках гончара постепенно обретала форму крынка. Рома заворожено глядел на работу мастера и Иван Петрович, следя за вращающимся на круге куском глины, подумал: – Вот и моя жизнь, как эта глина в руках гончара, лепится кем-то неведомым, превращаясь в судьбу.

Гончар, отвлекшись на мгновение на вошедших, сделал неловкое движение и почти готовая крынка потеряла форму и расплылась. Гончар, не расстроившись, смял глину в кусок, сбрызнул его водой и мокрыми пальцами стал снова выводить посудину нужной формы. Через пару минут на круге образовалась новая крынка. Гончар осторожно пригладил ее бока, смачивая руки, потом остановил круг, взял тонкую стальную проволоку, подрезал ею крынку у основания, встал с табурета, подхватил крынку с круга и, перенеся её на полку у стены, поставил рядом с другими изделиями для сушки. Затем он вернулся на своё место и снова занялся работой, не обращая больше внимания на вошедших.

Иван Петрович с сыном вышли из избы во двор. Там помощники гончара – тоже инвалиды: один без руки, другой на деревяшке вместо ноги, хлопотали возле печи для обжига посуды. Печь представляла собой обычную яму, куда слоями загружались березовые поленья и высохшие в тени под навесом изделия гончара. Потом яма закрывалась листом железа, присыпалась землей, и дрова поджигались через оставленные отверстия.

Посуда обжигалась сутки, печь остывала пару суток, глиняные горшки, крынки, кружки и прочее вынимались из печи, покрывались лаком, сушились и продавались здесь же, таким же прохожим, как Иван Петрович, или в воскресный день вывозились на базар, где горожане и сельчане приобретали эту утварь, ибо другой посуды в продаже не было.

У Евдокии Платоновны на кухне было несколько чугунков и пара чугунных сковородок, в которых и готовилась нехитрая пища для всей семьи. В глиняных горшках готовить в русской печи было невозможно, поскольку они часто трескались от жару.

Из избы во двор вышел, прихрамывая, гончар, опираясь на сучковатую палку, закурил, потом зашел в сарай, где хранилась готовая посуда, вышел оттуда и, подойдя ближе, подал Ромочке глиняную птичку – свистульку.

– Возьми, малец, в подарок. Рома, держась отцу за палец, взял игрушку и осторожно дунул глиняной птичке в хвост. Послышался переливчатый свист. Гончар одобрительно посмотрел на ребенка и сказал, обращаясь и Ивану Петровичу:

– Ну, что, выбрали себе посуду по вкусу? Моя глина печи боится: обжигаем дровами, а они нужного жара не дают. Надо бы каменным углём обжигать, да где его сыщешь здесь, по нынешним временам. Зато и дешево – разбилась крынка, не жалко: два – три рубля будет. А вы, я вижу, нездешний будете? И прихрамываете немного – вроде как после ранения на фронте. Наверное, из офицеров царских будете, судя по возрасту? Ивану Петровичу проницательность гончара была ни к чему и он, ответив, что действительно был ранен в германскую ещё войну, где воевал солдатом, перевел разговор на покупку посуды заказанной тёщей и на работу гончаров.

– Почему вы все калеченные здесь работаете? – спросил Иван Петрович гончара.

– Так наша артель и называется «Артель инвалидов», – отвечал гончар. Пенсию нынешняя власть инвалидам не платит, но разрешает посильно работать артелью без налогов и помогает организовывать дело. У нас в артели есть кузнецы, бондари, столяры и все инвалиды.

Мы при деле и заработок есть – не сидим на шее у родственников. Мне немец на германском фронте ногу перебил, а эти в гражданскую войну покалечились, причем один воевал за красных, а другой служил у Колчака, теперь все вместе здесь работаем дружно, – проговорил гончар свои объяснения и, докурив цигарку, пошел в избу продолжать работу.

Отобрав в сарае несколько горшков, крынок и кружек, Иван Петрович заплатил за них, положил покупки в холщовый мешок, что прихватил из дома и, попрощавшись, зашагал с сыном к дому в обратный путь, закинув мешок с посудой на плечо и держа сына Рому за руку. Рома, семенил рядом, насвистывая игрушкой – свистулькой на всю улицу.

Следующие два дня Иван Петрович занимался ремонтом крыши амбарчика. Взяв за оглобли ручную тележку, что хранилась в сарае, он выходил за околицу и там, на поляне, вырезал лопатой круглые пласты земли с дерном, грузил эти пласты на тележку и привозил их домой. Приставив лестницу к амбару, он укладывал эти пласты на решетку из жердей, как черепицу, рядами снизу вверх до самого конька. Такая примитивная кровля обеспечивала, тем не менее, надежную защиту от дождя и многие избы по соседству тоже были крыты земляными пластами, как это было, наверное, и сотни лет назад.

Простая крестьянская работа по хозяйству занимала день за днем, отвлекая Ивана Петровича от дум о своём будущем и будущем детей. Старшие дети через неделю кончали учебу в школе и ждали летних каникул, а сын Ромочка привязался к отцу и постоянно следовал за ним по двору, за околицу и на речку, старательно и по – детски помогая отцу в его заботах об устройстве домашнего хозяйства.

Евдокия Платоновна сдала корову в стадо, которое, нанятый обществом, пастух по утрам выгонял за город, где стадо паслось весь день, возвращаясь на закате по тракту – улице, где хозяева разбирали своих бурёнок и телят по дворам. Утром