Однако русские резервы из Польши перебрасывались под Люблин, где австрийцы успешно теснили русских в ходе Люблин-Холмской операции. Ф. Конрад фон Гётцендорф сделал больше, чем мог: австро-венгры оттянули на себя не только большую часть русских сил, но даже и образуемые для «похода на Берлин» резервы. Именно австрийцы вправе больше всех сетовать на судьбу – германцы не сделали того, что обещали: не вывели Францию из войны, в то время как австрийцы, напротив, дали больше, чем обещали.

Отступление 8-й германской армии из Восточной Пруссии, безусловно, давало русским значительный выигрыш пространства, подставляло под удар австрийцев, но зато на кону стоял весь Западный фронт! Нет сомнения, что крушение Франции означало бы и выигрыш войны блоком Центральных держав: Российская империя начала XX столетия, к сожалению, не могла выставить ничего равноценного германской военной машине, кроме исключительной стойкости и самоотверженного мужества русского солдата.

Темпы движения армий П.К. Ренненкампфа и А.В. Самсонова позволяли надеяться, что пока русские подтянутся к Нижней Висле, обороняемой сильными крепостями, пока приступят к попыткам ее форсирования, для борьбы на Западном фронте будет выиграно еще немало времени. Достаточно напомнить, что даже штаб русского Северо-Западного фронта не предполагал непременного окружения германской 8-й армии где-нибудь в районе Алленштейна, но намеревался «прижать отступающих к Висле германцев к морю и не допустить до Вислы». Но даже и после перемены командования на Востоке и начала операции германцев против русской 2-й армии еще далеко не все было потеряно.

Людендорф, полагая обойтись без подкреплений, не мог, конечно, очистить от русских всю Восточную Пруссию, но, разбив 2-ю русскую армию, имел все возможности, чтобы еще долгое время драться на своей территории, сковывая русский Северо-Западный фронт и давая шанс своему Верховному командованию на Западе. Так что именно решение об удержании и освобождении Восточной Пруссии, принятое кайзером Вильгельмом II под давлением общественности и юнкерства, с согласия начальника штаба Х. Мольтке-Младшего, неверно оценившего обстановку на Французском фронте, стало роковым. Быть может, Людендорф должен был бы настоять на ненужности подкреплений. И тем более Мольтке был обязан вовремя разобраться в обстановке на своем правом крыле и не только не трогать армии Клука и Бюлова, но и начать своевременные переброски всех возможных сил на правый фланг. Тесня французов, германцы должны были непрерывно расширять фронт наступления за реку Уаза, где формировалась новая французская 6-я армия, и, совершая маневр захождения за Париж, как это и было предусмотрено «Планом Шлиффена», приступить к двойному охвату французских армий. Кажется, что граф Шлиффен предусмотрел абсолютно все, но его преемники абсолютно все безнадежно испортили.

В то же время нельзя забывать, что первоочередной причиной отстранения самого Шлиффена с поста начальника Генерального штаба явился как раз его отказ от безусловной обороны Эльзаса и Восточной Пруссии. Другой причиной стало его резкое расхождение с группой Тирпица – Круппа по вопросу строительства военно-морского флота[325]. Так что Мольтке-Младший прямо-таки вынуждался на ослабление правого крыла в операции против Франции и активное упорное отстаивание Восточной Пруссии. Впрочем, твердость начальника Большого Генерального штаба и его непреклонная позиция еще могли сделать дело. Однако накануне войны «План Шлиффена» был изменен от пропорции 7: 1 между правым и левым крыльями, соответственно, к пропорции 3: 1. Так что можно ли говорить о твердости и воле генерала Мольтке вообще?

Как ошибки стратегического развертывания и изменение пропорциональности усилий между крыльями фактически не давали немцам шанса на разгром Франции, так и посылка двух корпусов на Восток усугубили вероятность исправления ошибки в момент начала битвы на Марне. Помимо прочего, свою роль сыграла и та паника в верхах, что обыкновенно бывает при информационной блокаде, приводя к дефициту истинной информации. Подобных «мелочей», в конечном счете сорвавших германский блицкриг как единственное средство выигрыша войны Центральными державами, набралось как раз столько, сколько и было необходимо для сокрушительного (не побоимся тавтологии) крушения «Плана Шлиффена». Как справедливо замечает отечественный исследователь, «провал Восточно-Прусской операции был обусловлен издержками военной теории, характерной для всей Первой мировой войны и всех ее участников. Это был крах исходных представлений о войне, проявившийся у немцев в “плане Шлиффена”, у французов – в “плане № 17”, у русских – в расчетах на обязательную скорую победу. Следствием этого стали события на Марне, в Восточной Пруссии, Галиции. Ни один из стратегических расчетов воюющих держав не оправдался»[326].

Напротив, русский удар по цитадели германского милитаризма отчетливо выявил главный фактор политического развития Европы в XX столетии – то простое, но неохотно признаваемое на Западе обстоятельство, что только лишь союз западных держав с Россией гарантировал победу над Германией. Причем – в обеих мировых войнах. Французский социолог Р. Арон пишет: «Первая война показала, что союз западных демократий с Россией – единственная сила, способная создать противовес германской силе. Если бы не русский фронт, не переброска в Восточную Пруссию двух немецких армейских корпусов, битва на Марне, вероятно, не была бы выиграна». И далее, уже применительно к 1939 г.: «Чтобы помешать перевооруженному Третьему рейху начать великую авантюру, нужно было вовлечь Россию в консервативный лагерь»[327].

Русский поход в Восточную Пруссию в августе 1914 г., наряду с тем сопротивлением, что было оказано германской военной машине англо-франко-бельгийцами в битве на Марне, стал причиной краха германского блицкрига, а значит, и грядущего выигрыша войны государствами антигерманской коалиции – Антантой. В этом отношении решительное влияние значения Восточно-Прусской наступательной операции на исход войны неоспоримо. Поставив судьбу войны в зависимость от плана молниеносной войны, германское военно-политическое руководство не сумело достичь своих целей, оказавшись всего через месяц после объявления войны перед перспективой затяжной борьбы на два фронта. Той самой борьбы, что упорно старались избежать и Бисмарк, и Шлиффен.

Удар русских армий Северо-Западного фронта по колыбели германской государственности и оплоту прусского милитаризма развеял те расчеты германского Большого Генерального штаба, что должны были привести Германию к европейской гегемонии и созданию так называемой «Срединной Европы» под немецким протекторатом. Потерпев поражение в Восточной Пруссии, 1-я и 2-я русские армии, ценой потери четверти миллиона человек убитыми, ранеными и особенно пленными, все-таки выполнили свой долг: стреножили стремительный бросок германской военной машины на Париж.