— У меня нет друзей, Арчи. У меня нет времени на друзей, — раздраженно бросила она.

На этот раз молчание длилось дольше.

— Откуда же им быть… — наконец медленно произнес он, — если вы никого к себе не подпускаете? У вас это неплохо получается, да, Тильда? Я неделями с духом собирался, чтобы первый раз заговорить с вами, но… мне и теперь известно о вас не больше, чем полгода назад. Я знаю, что вас ко мне не влечет. Я на это и не рассчитывал. Но ведь друзьями-то быть можно.

Он взял шляпу и перчатки.

— Арчи, — ее голос дрожал, — вы ничего не понимаете. Вы ничего не знаете обо мне.

По его губам скользнула улыбка.

— Разумеется. Вы об этом позаботились. Достучаться до вас так же трудно, как лбом прошибить стену.

Рейфел ушел, а Тильда вновь принялась мыть посуду. Одна из тарелок, когда она переносила ее из раковины на сушку, выскользнула из рук и разбилась о напольную плитку. Тильда с минуту смотрела на осколки, а потом кинулась наверх. В ванной она умылась холодной водой. Ее отражение в зеркале — красные глаза, облупившийся нос, темные круги — подтверждало наблюдение Арчи: выглядела она ужасно. Постаревшая, невзрачная, на лице обозначились носогубные складки — следы горечи, одиночества и разочарования. В накинутом на плечи пальто она сидела на диване в гостиной и думала, что Арчи, возможно, прав и во многом другом. Неужели она и в самом деле стала холодной и неприступной, научилась отгораживаться от людей? Неужели Мелисса уехала из-за того, что ее мать изменилась, отдалилась от дочери, перестала согревать ее теплом своей любви?

Тильда промокнула глаза, нашла ручку, чернила, писчую бумагу и начала писать письмо: «Дорогой Макс…»

Меня разбудил долгий звонок в дверь. Я с трудом встала с постели, надела халат и на дюйм приоткрыла входную дверь.

— Боже мой, Чарльз… — простонала я. — Сегодня же воскресенье.

— Мне в голову пришла блестящая идея, — сказал он. — Но сперва — вот. — Чарльз держал перед собой в охапке круассаны, воскресные газеты и пакеты с апельсиновым соком. Он прищурился, глядя на меня. — Вид у тебя больной, старушка.

— Я здорова, — буркнула я, впуская его в дом.

— Прекра-а-сно. Тогда пойду варить кофе.

Я тихо давилась рвотой в ванной, пока Чарльз возился на моей кухне.

— Как самочувствие? — спросил он, когда я вошла.

Он пристально посмотрел на меня; взгляд у него был беспокойный. Я заметила, что он расплескал кофе: на столе и на полу тянулась дорожка из липкой кофейной гущи.

— Я же сказала: я здорова. Чарльз, обожжешься…

Кофе переливался через край кофейника. Чарльз рассмеялся, опустил поршень, потом заявил:

— Сегодня мы с тобой едем на прогулку.

Я удивленно посмотрела на него.

— Куда?

— В Кембриджшир. В Саутэм. Начнем собирать материал для программы.

— Чарльз, — начала я. — Не знаю…

— Просто посмотрим, получится у нас что-нибудь или нет. — Он разлил кофе в две чашки. — Соглашайся, Ребекка. Прошу тебя.

Меня так и подмывало отказаться под каким-нибудь благовидным предлогом. Хотелось на один день забыть про Тильду Франклин и ее чокнутое семейство. Да и Саутэм, когда я была там первый раз, мне совсем не понравился. Однако я понимала, что должна заставить себя обдумать предложение Чарльза насчет работы и прийти к какому-то решению относительно книги и ребенка. Все это было неотделимо одно от другого. И еще: мне не давала покоя мысль, что именно в Саутэме я должна искать ответы на некоторые свои вопросы. Возможно, в свой предыдущий визит я что-то упустила.

— Ладно, — согласилась я.

В стареньком автомобиле Чарльза, «эм-джи-миджет», мы объехали Лондон по шоссе М25 (слава богу, оно было свободно), затем по М11 покатили на север. Чарльз ехал быстро, лихачил, так что все мои кости гремели и мне в голову пришла гадкая мысль, что, возможно, не придется избавляться от нежеланного плода: он сам из меня выскочит. Поскольку дождей не было вот уже несколько дней, из-под колес машины поднималась пыль.

— Пообедаем в Или? — крикнул Чарльз, когда на горизонте замаячил выпуклый силуэт собора.

— В Саутэме, — прокричала я в ответ, качая головой.

Я вспомнила, что в саутэмском пабе подавали горячее. А мне хотелось своими глазами увидеть «Фазан». Чтобы выяснить, не ошибся ли частный детектив, нанятый Джосси. А вдруг Дара все-таки был в пабе вечером 10 апреля — играл в карты или сидел где-нибудь тихонько, никем не замеченный, и пил, пытаясь забыть про свои неприятности.

Мы покинули холмистый район Айл-оф-Или и покатили по равнине. Вокруг простирались ровные поля. Чарльз чуть сбавил скорость, глядя из стороны в сторону.

— Потрясающе, — воскликнул он, останавливая взгляд на ржавой сельскохозяйственной технике, на покосившихся лачугах. — Какая атмосфера — блеск! Представь все это зимой. Куда?

Я показала на дорогу, убегающую от развилки в направлении Саутэма. Передо мной открывалась местность, знакомая мне по рассказам Тильды: вот мост, где она впервые поцеловалась с Дарой; река, где они катались на украденной лодке. Деревня, когда мы к ней подъехали, казалась брошенной, спекшейся на жаре: безмолвие, тишь, ни движения, ни ветерка; на дорожных указателях, фонарных столбах и выкрашенных в белый цвет воротах — налет черной пыли.

— Как в «Кукушатах Мидвича»,[76]— беспечно бросил Чарльз и добавил: — Чужеродное семя… — Он глянул на меня. — Прости, Бекка… тактичность не мой конек.

Я сердито смотрела на него.

— Не хочешь говорить об этом — не надо. Это не мое дело, хотя жаль.

— Чарльз…

Он резко нажал на тормоза. Машина с визгом остановилась у церкви, выбив из-под колес столб пыли.

— Ну… ты ведь беременна, да?

Я сверлила его свирепым взглядом.

— Как ты узнал?

— Тебя утром тошнило в ванной — это о многом говорит. Ну и вид у тебя…

— Сияющий? — саркастически вставила я.

— Не совсем. Опухший. Особенно лицо.

Я громко высморкалась, стараясь не заплакать. Чтобы не выглядеть еще более опухшей. Спустя некоторое время Чарльз попросил:

— Только скажи, что это не от тошнотворного Тоби?

— Не от Тоби, — буркнула я, покачав головой.

— Значит, от развязного каменщика, которого ты подцепила, возвращаясь из магазина…