Оказывается, Алексей не сумел спрятать все концы, но дажесуровый Сливяков, глава Центризбиркома, не решился сделать замечание и без тогообиженным богом. Стерпел, закрыл глаза, смолчал, выдал удостоверение участникапредвыборной гонки и под вспышки фотокамер пожал руку.

Получение разрешения на участие в офисе праздновали, каквеликую победу. Крылов морщился, он чувствовал себя как в дурном сне. Изо дня вдень он ходит в Думу, высший законодательный орган страны, общается сумнейшими, так сказано, людьми страны, видит всю подноготную жизни, видит, изкакого дерьма все лепится, видит даже ту грязь, которую прячут и самыераскованные и раскрепощенные отцы народов… и перестает укладываться в голове,что совсем рядом живут эти странные люди, что он сам совсем недавно жил иговорил чисто и сильно…

Проснуться, велел себе свирепо. Проснуться! Это всего лишьдурной сон, из которого вырваться удается немногим.

В офисе шел жаркий спор о способе правления. Крылов сделалглубокий вдох, очищая сознание, вмешался:

— Мы уже говорили об этом в самом начале. Помните?.. Воглаве должна стоять личность.

Черный Принц с его великолепной памятью явно сразу жевоскресил тот первый разговор, кивнул:

— Да-да, ты говорил. И что личности везде стоят. Толькокакие-то плюгавые личности…

— А у нас должна быть не плюгавая, — возразилКрылов с нажимом. — Сильная, не обращающая внимания на «так надо», «такпринято», «так заведено в общественном мнении». А чтобы не приходилосьпостоянно спрашивать разрешения у всяких там парламентов, кнессетов, рейхстагови дум, правление должно быть диктаторским. По крайней мере, первое время. Вызнаете, почему!

Через огромный офис повеяло холодным ветром, словно в окнаворвался ветер с просторов белого безмолвия. За последние полста лет в подкоркекаждого русского образовался странный рефлекс: на любое упоминание диктатурычеловек обязан воскликнуть: фашизм, коммунизм, тоталитаризм и почему-то —антисемитизм. Ну, антисемитизм — понятно, его теперь нужно всегдапроизносить почаще, доказывая свою благонадежность, но диктатура… бр-р-р-р…

— Диктатура, — повторил он резко. — Ипроскрипционные списки… если понадобится! Страну надо почистить. Это тоже всезнают, но молчат в тряпочку.

Раб Божий нервно задвигался, глаза большие, как на иконе,сказал внезапно охрипшим голосом:

— Диктатура… Как у тебя даже язык поворачиваетсявыговорить такое слово!

Крылов сказал жестко:

— Будто непонятно, что при диктатуре куда проще и легчедобиться победы, чем в условиях демократии. Победы над разрухой, голодом,нищетой… Даже внешним врагом, если сунется.

Раб Божий воскликнул при всеобщем угрюмом молчании:

— Но сейчас нет войны!

— Разве?.. — ответил Крылов саркастически. —Человек воюет всегда. Однако только в войнах, когда страна на страну, всякуюгниль внутри собственной страны подчищают… так сказать, автоматически. Ведьдаже самые записные демократы, когда надо разместить партию раненых бойцов сфронта или детей из разбомбленного детдома, не моргнув глазом выбросят на мороздебилов, а их роскошный интернат отдадут, так сказать, на «пользу».

Матросов прорычал злобно:

— Уже не отдадут. Разложение зашло так далеко, чтораненых оставят умирать на снегу, а дебилов не потревожат. Дебилам, гомосекам ивсяким наркоманам-спидоносцам прав дадено больше, чем нормальным здоровымлюдям!

— Это все видят, — сказал Крылов, — никомуэто не нравится, но все молчат, ибо простому человеку… а проще, чем русскаяинтеллигенция, только инфузория-туфелька, накрепко засадили эти «общепринятыечеловеческие ценности». По самые помидоры.

Тор буркнул:

— Бред. Я их не принял, значит — уже необщепризнанные. И не мировые.

— А мы молчать не будем, — заявил Крылов. —Мы так и заявим в своей предвыборной программе, что страну почистим. Чтоизымем… из жизни безнадежных идиотов, наркоманов, воинствующих гомосеков ипрочую болезненную дрянь. Пресса, естественно, поднимет вой! На нас будутвешать всех собак. При опросе общественного мнения наша партия займет самоепоследнее место. Каждый человек, заслышав имя нашей партии, будет в ужасеотпрыгивать и всячески уверять, что он нас презирает, ненавидит, чтоникогда-никогда голосовать за нас не будет.

Он перевел дыхание, а Черный Принц, который в последнеевремя все чаще как легкая белка пробегал вперед по твердой спине его неспешнойтяжеловато-философской мысли, бросил:

— Но как они проголосуют в закрытой кабинке… другоедело.

В молчании он пошарил по столу, от кофе уже болит желудок, апиво — нельзя, нужна ясная голова. Пальцы сграбастали бутылку с боржоми.Умница Валентина, то ли сама додумалась, то ли подсказали, что на кофе и пивеникакое правительство долго не продержится.

Пересохшая гортань с такой жадностью впитывала прохладнуюшипучую струю, что та растворялась, не достигая желудка.

Все молчали, только Klm задвигался, лицо его медленнобагровело. В глазах блеснул гнев.

— Я… — проговорил он чужим голосом, — я немогу такое позволить! Я сам офицер и сын офицера, у меня даже дед был офицером…по материнской линии, однако я не могу… как можно? Кто, кто решать будет? Ктоиз вас возьмет топор… или хотя бы шприц и станет всаживать смертельные дозы ядав этих граждан нашей страны, таких же, как и мы…

Тор проворчал враждебно:

— Таких же, как и ты.

— Таких же, как и я! — выкрикнул Klm. —Будете убивать их лично?

Крылов вздохнул, развел руками:

— Всего не предусмотришь… Среди возражений прозвучали ите, на которые тоже отвечать не стоит ввиду их крикливой бессмысленности.Странно услышать от Klm, который совсем не дурак, хотя и сын… гм… Ну, чей онсын, понятно. Наверно, бацилла общечеловеческих в нем пустила метастазы. А я вбудущем обещаю не отвечать на: «а ты сам возьми автомат и пойди!», «а ты сампопаши!» и прочие глупости. Дело не только в том, что и попахал, и побывал, иповидал, а в том, что в любом обществе есть службы, которые выполняют функции…не самые популярные. Не знаете, да? Да что там службы, никто не стремится,отталкивая друг друга локтями, на ремонт городских дорог или на службу поотлову бродячих собак! Всегда есть работы, которые передоверены другим. Учительучит детей, не считаясь с нашими советами, даже — за закрытыми от насдверьми класса. Постовой не слушает наших доводов, что улица пуста, машин нет,можно и на красный свет, а летчик сбрасывает бомбы на Белград, даже есливнутренне не согласен с действиями НАТО.

Тор сказал все так же враждебно:

— А кто не согласен — вали на гражданскую!

— Так что, — продолжил Крылов, — частьвозражений попросту бессмысленна. Во-первых, большая часть проблем решается ещев процессе растущей беременности, остальные — при рождении ребенка.Допустим, не удалось выявить патологии раньше, уродец родился. Тут же материможно объявить, что родился мертвеньким, а она вольна попытаться снова. То естьфункцию решения берет на себя государство в лице врачей. Таким образом, уродителей нет описываемых мук с детьми-дебилами и уродами. Вопрос, повторяю, нев чисто технических аспектах, а в изменении нашей морали. До сего времени мыпридерживались нелепенького, но такого гуманненького лозунга, что любаяжизнь — священна. И что ничего нельзя затевать, если пострадает хоть одинневинный ребенок, если хоть одна его слезинка капнет… Как же! Да посмотрите набомбежки Югославии или Белоруссии. Лозунг о священности любой жизни пришелиз-за океана. И что же? Эти заокеанские бомбят, еще как бомбят! Но —чужих. Чужих — можно, их жизни не священны.