— Вероятно, из-за нового осложнения, имеющего отношение к его браку. Думаю, жена сообщила ему в то утро, что беременна.

— Вот-вот. У него уже и так были сомнения. А тут он возвращается, осознает, что натворил, понимает, что у него впереди нет больше ничего, кроме унижения, что он неудачник, что он смешон, и решает покончить со всем разом там же, на месте. Пока он, готовясь к самоубийству, жжет ежедневник, появляется Харри и пытается его остановить. Результат? Два трупа вместо одного.

— В таком случае он должен был пребывать в неведении относительно того, что Харри Мак находится в помещении. А я думаю, что он это знал и сам впустил его. И это едва ли похоже на поведение человека, задумавшего покончить с собой.

— У вас нет доказательств того, что он его впустил. Во всяком случае, таких, которые способны убедить присяжных.

— Бероун поделился с Харри своим ужином: экологически чистый хлеб, сыр рокфор и яблоко. Это есть в деле. Вы ведь не думаете, что Харри Мак сам купил себе рокфор? Его появление не могло удивить Бероуна. Он находился в церкви до того, как Бероун умер, — спал в большой ризнице. Там есть вещественные доказательства его присутствия: волосы, волокна от ткани его пальто, не говоря уж об остатках еды. А в момент, когда отец Барнс запирал церковь после вечерни, его там не было.

— Он думает, что он ее запер, — возразил Николс. — Сможет ли он поклясться в суде, что повернул ключ в замочной скважине и обыскал перед тем все закоулки? И зачем бы он стал это делать? Он же не ожидал, что там прячется убийца. В церкви полно мест, где мог затаиться Харри или, если хотите, убийца. Электричество, надо думать, было выключено, и брезжил лишь религиозный свет.

Заместитель комиссара имел привычку вкраплять в свою речь странные полуцитаты.[33]Дэлглиш никогда не мог понять, осознанно он это делает или слова сами вплывают в его подсознание из некоего полузабытого резервуара школьных знаний.

— Насколько хорошо вы лично знали Бероуна? — услышал он вопрос Николса.

— Мы с ним несколько раз участвовали в заседании комитета. Вместе ездили на конференцию по практике вынесения приговоров. Однажды он пригласил меня к себе в офис. Мы беседовали в Сент-Джеймсском парке по дороге в парламент. Он мне нравился, но я не одержим им и отождествляю себя с ним не более, чем с любой другой жертвой. Это не мой личный крестовый поход. Но я категорически возражаю против того, чтобы видеть в нем жестокого убийцу человека, который умер после него.

— На основании улики, представляющей собой всего лишь маленькое пятно крови?

— Какая еще улика нам требуется?

— Чтобы подтвердить, что он был убит? Никакой. Но я уже сказал: убеждать вам придется не меня. А я не вижу, как вы сможете продвинуться дальше, если не найдете хотя бы одного неопровержимого свидетельства, связывающего одного из ваших подозреваемых с местом преступления. Причем чем скорее, тем лучше, — добавил Николс.

— Полагаю, комиссар получает жалобы?

— Обычное дело: «…два трупа, две перерезанные глотки, убийца на свободе… Почему вы не арестуете этого опасного лунатика вместо того, чтобы осматривать машины, одежду и дома добропорядочных граждан?..» Кстати, вы нашли какие-нибудь следы одежды подозреваемых на месте преступления?

Вопрос был задан с иронией, но не удивил Дэлглиша. Новый отдел, который создавался для расследования серьезных преступлений с деликатным подтекстом, уже обвиняли в откровенной неделикатности. И он знал, откуда ветер дует.

— Нет, но на это я и не рассчитывал. Убийца был обнажен или полуобнажен и имел возможность смыть с себя следы крови. Трое случайных прохожих вскоре после восьми слышали, как по сливному желобу течет вода.

— Может, Бероун мыл руки перед ужином?

— Если так, то делал он это чересчур тщательно.

— Но когда вы его нашли, руки у него были чистыми?

— Левая — да. Правая — вся в крови.

— Вот оно как.

— Полотенце Бероуна висело в ризнице на спинке стула; предполагаю, что убийца воспользовался посудным полотенцем, имевшимся в кухне. Когда я потрогал его, оно все еще было влажным, причем не местами, а целиком. И Бероун был убит одной из его собственных бритв. В футляре возле раковины лежало две — фирмы «Беллингем». Случайный человек или Харри Мак не могли знать, что они там; быть может, даже не поняли бы, что это за футляр.

— Господи, зачем ему нужен был этот «Беллингем»? Почему не пользоваться «Жилеттом» или электрической бритвой, как все нормальные люди? Ладно, значит это был некто, знавший, что он бреется опасной бритвой, что в тот вечер он будет в церкви, и имевший доступ на Камден-Хилл-сквер, чтобы взять оттуда спички и ежедневник. Вы знаете, кто больше всего отвечает этим условиям? Сам Бероун. А все, что у вас есть противоречащего версии о самоубийстве, — это маленькое пятнышко крови.

Дэлглиш начинал думать, что «маленькое пятнышко крови» будет преследовать его до конца жизни.

— Но вы же не верите, — сказал он, — что Бероун наполовину перерезал себе горло и, истекая кровью, доковылял до Харри, чтобы убить его, а потом так же проковылял обратно, в другой конец комнаты, чтобы разыграть третий, финальный, акт трагедии — добить себя окончательно?

— Я — нет, но защита может поверить. А заключение доктора Кинастона недостаточно безоговорочное. Известны случаи, когда и на менее изобретательном материале защита достигала успеха.

— Находясь в ризнице, он что-то писал. Эксперты не могут разобрать слов, хотя предполагают, что он поставил на чем-то свою подпись. Чернила на промокашке соответствуют тем, что были в его авторучке.

— Значит, он писал предсмертную записку.

— Возможно, но тогда где она?

— Он сжег ее вместе с ежедневником. Не трудитесь, Адам, я знаю, что вы хотите сказать: маловероятно, что самоубийца сжег свое предсмертное письмо. Но такое вполне возможно. Допустим, он не был удовлетворен тем, что написал: не те слова, слишком банально — список вероятных причин можно продолжить. В конце концов, то, что произошло, говорит само за себя. И не всем самоубийцам удалось благополучно пережить ту дурную ночь.[34]

Искорка приятного удивления пробежала по его лицу: видимо, он осознал невольную аллюзию, но не мог припомнить, что именно это было.

— Есть только одна вещь, которую он мог написать и сразу промокнуть промокашкой и которую другому человеку понадобилось уничтожить.

Порой Николс соображал туго, но он никогда не стеснялся сделать паузу, чтобы подумать. Сейчас он задумался. Потом сказал: