– Ты уедешь завтра. Бери деньги и уходи. И удачи тебе, милая.

Я поцеловала ее на прощанье.

– О, мадам, не прогоняйте меня. Я наглотаюсь уксуса. Я в окно брошусь. В реку прыгну.

– Главное, чтобы ты нашла в себе силы покинуть этот дом, – сказала я твердо и удалилась.

Сестра у себя в комнате сидела у камина, глядя на огонь, с бокалом кларета. При моем появлении она даже головы не подняла.

– Датч, то есть Лили… извини.

Она пожала плечами:

– Можешь называть меня как угодно. Это теперь совершенно неважно.

– На следующей неделе меня могут арестовать.

Она закрыла глаза, положила руку себе на живот.

– А что, если они вызовут меня в качестве свидетеля?

– Если до сих пор не вызвали, значит, и не вызовут. Адвокат считает, что это маловероятно. У них нет никаких сведений о тебе.

– И все-таки, какой скандал! Мне тебя жалко. И всех нас. Твое имя больше испачкано, чем мое.

– Да, но что такое имя? Ничто. Мне не стыдно. И тебе стыдиться нечего.

– Стыд – это все, что я знаю. Стыд и сожаление.

– Я пытаюсь тебе сказать… Датчи, у тебя есть еще несколько дней, чтобы обдумать… В общем, чтобы передумать, если тебе нужна моя помощь. Если они признают меня виновной, а я невиновна, они могут подождать с оглашением приговора несколько дней или даже недель после окончания процесса. Я вернусь и завтра вечером, и послезавтра, и во все дни, пока идет процесс. Мистер Моррилл вроде бы совершенно уверен, что обвинения снимут.

– Надеюсь. Буду молиться за тебя.

– Но что будет с тобой? Элиот возвращается через три недели.

Она снова пожала плечами:

– Бог направит меня и укажет путь.

Она уедет. Неужели уедет?

– Я хотела, чтобы ты жила здесь. О, Датч, если меня посадят в тюрьму, кто останется с моей дочерью? Я буду спокойна, если ты будешь с Аннабелль. Обещай, что не сбежишь. Грета и Чарли тебе помогут. А потом, когда я выйду на свободу…

Она закрыла глаза, улыбнулась:

– Мне это нравится. Остаться с Аннабелль. У тебя чудесная семья.

– Так ты подумаешь?

Она опять улыбнулась, кивнула:

– Да, Энн, я подумаю.

Я поцеловала ее с какой-то щемящей грустью, а она вдруг, к моему удивлению, крепко обняла меня – совсем как в детстве.

– Спокойной ночи, Экси. Извини за все то беспокойство, что я принесла с собой.

– Ты моя сестра.

Первого апреля я проснулась задолго до рассвета, прислушалась. Кто-то уже встал, слышалось журчание воды – наполняли ванну. Наверное, Корделия готовится к отъезду. Я ощутила облегчение. Разумеется, она преувеличивала свою слабость, как я и подозревала. А деньги ее переубедили, и она спешит уехать затемно, как я и просила, чтобы полицейские не заметили. Но уже в следующий миг облегчение сменилось страхом – я вспомнила о предстоящем сегодня процессе. Та к нельзя, надо успокоиться.

Продремала я, вероятно, не более часа. Тело ныло, в голове теснились ужасные картины. Встала, растерла затекшие ноги и тихо прошла в будуар. Уж одно-то в моей власти – явиться в зал суда одетой так, чтобы остаться в истории истинной королевой.

Затылок покалывало, будто на меня уже были устремлены сотни взглядов. Галерка. Репортеры, пускающие клубы дыма. Я выбрала черный шелк, бриллиантовые серьги, кружевную вуаль. Разве кто-нибудь посмеет заявить, что я не леди? Рука скользнула по длинной шеренге платьев. Шелк и креп. Мех и бархат. Прикосновение к тканям вызвало легкую дрожь в теле, подобную желанию. Что впереди? Грубая тюремная дерюга, проеденная молью.

В предутренней тиши раздался странный звук. Я прислушалась. Капли. Словно капли падают на каменный пол.

Я подошла к двери в ванную. И в самом деле, вода лилась на пол. Ванная комната имела две двери – одна выходила в мой будуар, другая в коридор. Ладно, не буду беспокоить бедную Корделию, пусть спокойно примет ванну. Бедняжка настрадалась.

– Корделия? – позвала я чуть слышно.

Никакого ответа. Ни звука, только капель.

Я подергала за ручку. Заперто.

– Ну прости, – раздраженно прошептала я, отыскала в ящике туалетного столика ключ и вставила в замочную скважину. Звучно щелкнув, ключ открыл замок. Я постучала: – Корделия?

Она лежала в ванне, спиной к двери.

– Корделия…

Спит. Я хотела тронуть ее за плечо, но в испуге отшатнулась. Мир точно опрокинулся. Она была мертва. Черные волосы плавали в красной воде зловещими водорослями, правая рука свесилась через борт ванны, пальцы касались валяющегося на полу кухонного ножа с костяной ручкой. Нож был в темно-красных, почти черных сгустках. Из раны, начинавшейся у левого уха, красная дорожка сбегала в воду.

В груди у меня зарождался жуткий звук, какое-то сдавленное мычание. Звук шел из самого нутра, столь сильный, что я не могла его сдержать. Сестра. Моя сестра.

– О, Датчи… – выдавила я.

Пошатываясь, я вышла в будуар, упала в кресло перед столиком. Меня трясло так, что зазвенели склянки на мраморной столешнице. Я зажала рот обеими ладонями, но вой остановить не удалось.

– Датчи!

Лучше бы я оказалась на ее месте.

А это вполне могло случиться. И к тому идет. Они скажут, что я ее убила. Меня вздернут на мосту Вздохов. И дочь вырастет без матери – как и я. Но даже затуманенный горем и паникой, разум мой метался, пытаясь найти выход. Думай, Экси. Прибереги слезы на потом.

Невероятным усилием воли я затолкала вой обратно в глотку. Взяла себя в руки. Посмотрела в зеркало. Она была там, за моей спиной. Датчи.

Зеркало с безжалостной отчетливостью показывало, что Датчи – из Малдунов, в эту минуту мы вдруг стали невероятно похожи. Будто две половины целого, только одна мертвая, другая живая. Я все смотрела и смотрела в зеркало, смотрела на нас с сестрой, и мир вращался вокруг меня.

И это же зеркало подсказало, что надо делать. План был фантастический, слишком невероятный. Он не может сработать. Но обязан. Другого выхода нет.

Я повернулась к своей мертвой половине. Вода по-прежнему звонко капала на пол. Я сняла кольцо у себя с пальца. Ох, macushla, шептали мои губы, machree[106]. Я взяла ее мокрую холодную ладонь и едва не потеряла сознание. Переждав миг, друг ой, стянула с ее пальца кольцо, подаренное никчемным Элиотом Ван Дер Вейлом, и надела свое. А затем надела и остальные кольца со своих пальцев. И поцеловала ее руку. Так крепко прижалась к ней губами, чтобы Датчи ощутила мое прикосновение даже на том свете. О, мама, прости меня. Я вынула из ушей бриллиантовые серьги, мои любимые серьги-капли, прекрасные, как моя сестра. Расчесала ей волосы и снова поцеловала ее, слезы падали в воду и становились красными.