– Хочешь сказать, не особо об этом думаешь?

– Да я вообще об этом не думаю.

– А может, стоит, – сказала я. – Может быть, стоит выкроить ми нуту и подумать о будущем. Нельзя же провести жизнь вот так.., – Я хотела сказать ничего не делая, но это была бы ошибка.

– Будущего не бывает, – отозвалась Лора. Она завела привычку говорить со мной так, будто я младшая сестра, а она старшая; будто следует мне что-то разъяснять. И тут она сказала странную вещь: – Если бы ты была канатоходцем и шла над Ниагарским водопадом с завязанными глазами, о чем бы ты больше думала – о толпе на том берегу или о своих ногах?

– О ногах, наверное. Если можно, оставь в покое мою расческу – это негигиенично.

– Много думать о ногах – упадешь. Много о толпе – тоже упадешь.

– Так о чем же надо?

– Когда ты умрешь, расческа по-прежнему будет твоя? – спросила Лора, искоса рассматривая в зеркале свой профиль. Отражение глядело хитро – нетипично для Лоры. – Владеют ли чем-нибудь мертвые? А если нет, то почему расческа сейчас «твоя»? Из-за твоих инициалов? Или твоих микробов?

– Лора, не выпендривайся!

– Я не выпендриваюсь. – Она положила расческу. – Я думаю. Ты никогда не видишь разницы. Не понимаю, как ты можешь слушать Уинифред. Все равно, что слушать мышеловку. Без мыши, – прибавила она.

Она теперь изменилась, чаще раздражалась, стала беспечнее, по-новому безрассудна. Сопротивлялась втихую. Я подозревала, что она тайком покуривает: раз или два от неё пахло табаком. Табаком и ещё кое-чем – очень старым, очень знакомым. Надо было задуматься над этими переменами, но у меня тогда своих забот хватало.

О беременности я сказала Ричарду только в конце октября. Объяснила, что хотела знать наверняка. Он выразил подобающую случаю радость и поцеловал меня в лоб.

– Умница, – сказал он. Я сделала то, чего от меня ждали.

В моем положении было преимущество: по ночам Ричард тщательно меня избегал. Не хочу что-нибудь поломать, объяснил он. Я сказала, что он очень заботлив.

– И отныне джин тебе выдается по талонам. Шалостей не потерплю, – он погрозил мне пальцем – по-моему, зловеще. Ричард особенно пугал, когда казался легкомысленным, – точно веселая ящерица. – Мы пригласим лучшего врача, – прибавил он. – Не важно, сколько это будет стоить. – Коммерческий оборот дела успокоил нас обоих. Едва речь зашла о деньгах, стало понятно, на каком я свете: носительница сокровища – не больше, не меньше. Уинифред, сначала взвизгнув от неподдельного испуга, принялась лицемерно суетиться. Вообще-то она занервничала. Догадалась (верно), что, став матерью сына и наследника, или даже наследницы, я обрету большее влияние на Ричарда, чем сейчас, и гораздо большее, чем мне полагается. Я вырывалась вперед, она оставалась позади. Теперь она будет ломать голову, как понизить мои акции: я ждала, что она вот-вот явится с подробным планом обустройства детской.

– Когда ждать благословенного события? – спросила она, и я поняла, что теперь мне придется выслушивать этот её несуразный язык: новый пришелец, подарок аиста, маленький незнакомец – и так без конца. Уинифред изъяснялась особенно шаловливо и жеманно, когда речь шла о предметах, её нервирующих.

– Думаю, в апреле, – ответила я. – Или в марте. Я ещё не была у доктора.

– Но ты должна знать, – она удивленно подняла брови.

– Такое со мной впервые, – сердито ответила я. – Я специально не ждала. И ни за чем не следила.

Как-то вечером я пошла к Лоре в комнату – поделиться с ней новостью. Я постучалась, она не ответила, и я тихо приоткрыла дверь, решив, что она спит. Но она не спала. Стояла на коленях у постели в голубой ночной рубашке, уронив голову, со взлохмаченными волосами, точно под недвижным ветром; раскинув руки, будто её сюда швырнули. Я подумала, она молится, но она не молилась – или я не слышала. Наконец заметив меня, она встала – спокойно, точно вытирала пыль, и села на пуфик в оборках возле туалетного столика.

Я снова поразилась сочетанию обстановки – той, что выбрала Уинифред, – изящные эстампы, искусственные розочки, органди, оборки – и Лоры. На фотографии выглядело бы гармонично. Но для меня очевидно, почти сюрреалистично несоответствие. Лора была как кремень посреди пушинок чертополоха.

Я сказала кремень, а не камень, потому что у кремня огненное сердце.

– Лора, я хотела тебе сказать, – начала я. – Я жду ребенка.

Она повернулась ко мне – лицо ровное и белое, точно фарфоровая тарелка, а выражение лица – клеймом на дне. Но не удивлена. Не поздравила меня. Только спросила:

– Помнишь котенка?

– Какого котенка? – не поняла я.

– Который у мамы родился. Который её убил.

– Лора, это был не котенок.

– Я знаю, – ответила она.

Прекрасный вид

Вернулась Рини. Недовольна мною. Ну, юная леди, что скажешь в свое оправдание? Что ты сделала с Лорой?Сколько тебя учить?

Ответов нет. Они так перепутаны с вопросами, так туго связаны и скручены, что их толком и нет.

Я здесь – на суде. Я знаю. Я знаю, что ты вскоре подумаешь. Я думала почти то же самое: может, следовало вести себя иначе? Ты, разумеется, думаешь – да, следовало, но был ли у меня выбор? Это сейчас он есть, но сейчас – не тогда.

Надо было научиться читать Лорины мысли? Понять, что происходит? Догадаться, что случится потом? Разве я сторож сестре своей?

Надо было – тщетные слова. О том, чего не было. Слова из параллельного мира. Из другого измерения.

Как-то в феврале, в среду, я спала днём, проснулась и спустилась вниз. Я тогда часто дремала днём: седьмой месяц беременности, ночью не спалось. Возникли проблемы с давлением, отекали ноги, и мне рекомендовали как можно больше лежать, подняв их повыше. Я была точно раздутая виноградина, что вот-вот истечет сладким лиловым соком, я была уродливая и нескладная.

Помнится, в тот день снег падал большими пушистыми мокрыми хлопьями. Поднявшись, я глянула в окно: каштан стоял весь белый, точно огромный коралл.

В дымчатой гостиной сидела Уинифред. Ничего удивительного: она приходила и уходила, словно это её дом, но там сидел и Ричард. Обычно в это время он работал в конторе. Оба держали бокалы. И были мрачны.

– Что с вами? – спросила я. – Что случилось?

– Сядь, – попросил Ричард. – Вот сюда, ко мне. – Он похлопал по дивану.

– У тебя будет шок, – сказала Уинифред. – Мне жаль, что это совпало со столь деликатным периодом.

Говорила Уинифред. Ричард, уставившись в пол, держал меня за руку. Иногда качал головой, будто история казалась ему то ли невероятной, то ли слишком достоверной.