В предпоследний апрельский день, с рассветом, Головнин всматривался в туманную мглу прямо по курсу «Камчатки». Рядом с ним то и дело вырастала фигура штурмана Никифорова. Сверяясь с картой, твердил он убежденно стоявшему на вахте Матюшкину:

— Пора бы берегам открыться, оно не ко времени мрачность все заволокла.

Около полудня мгла справа, по ходу корабля, наконецто на время разошлась. Для капитана этого оказалось достаточно. Вскинув подзорную трубу, он минутку-другую всматривался в открывшийся наконец-то берег.

— Гляди, Григорий, — вскинул он руку, — зришь камень? А правее него, миль пяток, мыс безымянный? Так это к югу от входа в Авачу, пеленгуй скорехонько.

Услышав возгласы на шканцах, выбежали, не сговариваясь, Никандров и Савельев и в один голос завопили:

— Камчатка!

В это время завеса тумана начала заволакивать берег, заморосило, вперемешку с хлопьями снега, а ветер зашел к западу…

Три дня лавировала «Камчатка» у входа в Авачинскую губу в ожидании перемены погоды. Изредка, сквозь мрачность, на короткое время проглядывали берега, от уреза воды до вершин гор укрытые снегом.

— Стало быть, нынче весна здесь поздняя, — определил командир.

Второго мая с юго-востока задул легкий ветерок, и Головнин повел шлюп в Авачинскую губу. Используя посвежевший попутный ветерок, он, не останавливаясь, лавируя между встречными льдинами, в полночь привел «Камчатку» в Петропавловскую гавань, еще сплошь покрытую льдом.

На рассвете на борт с сияющим лицом поднялся командир экипажной роты капитан Колмыков, знакомый Головнина по плаванию «Дианы». Сдернув фуражку, он перекрестился и заговорил, захлебываясь:

— Ваше высокоблагородие, глазам не верю! В такую-то рань к нам прежде никто не добирался. Ледок-то только третьего дня как из губы вынесло ветром, а гавань вся укрыта. Их высокоблагородие Петр Иванович вас к себе нынче приглашает, а я безмерно рад вас видеть в здравии.

Головнин взял капитана за плечи, встряхнул.

— Ну будет, отсалютуем и съеду.

К удивлению Головнина, в ответ на его залпы с берега загремели пушки.

— Никак Петр Иванович и здесъ флотский порядок завел. Помню, прежде пушки в амбаре ржавели.

Перемены в Петропавловске приятно удивили Головнина, во всем чувствовалась твердая командирская рука, а главное, Рикорд прежде всего заботился о людях. Основной продукт питания — рыба, временами пропадала, и зимой люди, особенно бедные, голодали, кормились корой. Новый начальник Камчатки добился в столице, чтобы продавали жителям муку по твердой, казенной цене, а бедным — за полцены и дешевле. В Петропавловске открылся лазарет для жителей и военный лазарет. «Камчатка» доставила госпитальное оборудование и недостающие медикаменты. Шлюп привез снаряжение и инструменты «английской работы» для созданной Рикордом ремесленной школы.

— Нынче у нас будут свои слесаря и кузнецы, — объяснил Головнину свою затею Рикорд. — Прежде камчадалы возили в починку ружья, другие железные поделки в Нижнекамчатск, Большерецк, гоняли собак за 300 — 400 верст.

— Вполне разумно и похвально, — одобрил приятель, — а я тебе дрожки пароконные доставил, будешь разъезжать вдоль гавани и дам своих катать, — кивнул Головнин на прислушивающихся к разговору друзей, Людмилу Ивановну и сестру Петра Рикорда.

Жена Рикорда засмеялась и благодарила:

— Спасибо, Василий Михайлович, здесь туфелек не напасешься.

— А вам, Людмила Ивановна я, как обещал, фортепьяно привез в полной сохранности.

Людмила Ивановна не выдержала, подбежала к Головнину и чмокнула в щеку.

— Милый Василий Михайлович, вы не представляете, сколько радости привнесли в этот край сим инструментом.

— Вот только с выгрузкой как быть? — спросил Головнин. — Ледок недели через две сойдет, а нам время дорого. Неплохо бы прорубить канал.

— В чем вопрос, Василий Михайлович, всю экипажную роту отрядим с пешнями[68].

На следующий день в ледяном поле застучали пешни и топоры. За 10 дней прорубили канал, и «Камчатка» при тихом ветре вошла в гавань и стала на два якоря. Но природа иногда коварна. В полночь задул сильный порывистый ветер, в сторону берега двинулись массивные ледяные поля. Лед потащил шлюп вместе с якорями, приткнул к отмели и накренил.

— Худо дело, — хмурился Головнин, пробираясь по наклонной палубе. — Начнется отлив, нас совсем повалит на борт.

Вдоль бортов приготовился весь экипаж с баграми и канатами. Опять выручили опыт и смекалка командира.

У причала стоял порожний транспорт, осенью пришедший из Охотска. Головнин подозвал помощника.

— Бери скоро, Матвей Иванович, дюжины две матросов, айда на транспорт и перегоним его под борт. Мы его ошвартуем борт о борт с «Камчаткой», он нам заместо понтона послужит.

Так и сделали. Закрепили вплотную транспорт, борт с бортом, рея с реей, крепкими канатами, переждали непогоду, а потом стянули «Камчатку» на чистую воду, подвели к пристани.

Сразу начали выгружать привезенные припасы и снаряжение для Петропавловска, Нижнекамчатска, Охотска. Взамен, для поддержания устойчивости шлюпа, принимали каменный балласт. Экипаж работал с огоньком, споро. Тому благоприятствовали и близость берега, и добротная пища. Каждый день на шлюп присылали свежую рыбу, говядину, дичь, молоко. Рикорд начал прикупать в окрестностях для дальнейшего пути и рогатый скот…

По воскресным и праздничным дням «нижних чинов» командир отпускал прогуляться на берегу. Тянуло весной, вечерами у палисадников задорно голосили, кружили хороводами девки и незамужние бабы, призывно поглядывая на стоявшую у пристани «Камчатку»…

Офицеры и гардемарины, свободные от вахты и работ, вечерами съезжали на берег и каждый раз были желанными гостями в просторном доме начальника Камчатки. Делился своими впечатлениями о гостеприимстве хозяина командир «Камчатки». «Дом и стол его для всех нас были открыты; по праздникам он приглашал вместе с нами чиновников города и других почтенных людей, чтоб только доставить нам приятное занятие. Супруга и сестра его обходились с нами, как с родными». Особой похвалы удостоилась Людмила Ивановна. «Супруга господина Рикорда немало также приносит пользы здешнему краю, подавая всем пример трудолюбия. Будучи рождена и воспитана в одном из самых прекрасных климатов Российской империи, она с удовольствием предприняла многотрудный путь со своим супругом через всю Сибирь, а потом морем из Охотска в суровую Камчатку, где совсем не ропщет на ужасные, неприступные горы и дремучие леса, никакого сравнения не имеющие с родными ее украинскими долинами и садами, будучи довольна своим супругом и своими занятиями. Она соорудила первую еще оранжерею в Камчатке; о сем роде хозяйства здешним жителям и по слухам не было известно. Она научила их, что можно победить природу, не позволяющую рано сажать семена, деланием рассадником. Но важнее всего, что как она сама, так и супруг ее подают пример истинной супружеской любви и всех кротких христианских добродетелей. Я весьма счастливым себя почитаю, что сей почтенный даме мог принести удовольствие, доставив в Камчатку фортепьяно и парные дрожки со всей упряжью, первое удалось мне довезти в совершенной сохранности; это занятие в уединенном месте для того, кто любит и знает музыку, неоцененно!» Весьма миловидной и привлекательной «почтенной даме» всего двадцать два года. Ее появление в Петропавловске окрасило в романтические тона здешнюю жизнь. Приход «Камчатки» внес свежую струю в размеренное течение бытия Рикордов. Вечерами их обширный дом наполняли звонкие голоса молодых офицеров и гардемаринов. Все наперебой старались потрафить Людмиле Ивановне, за исключением, пожалуй, несколько чопорного Фердинанда Врангеля и холодно-рассудительного Федора Литке.