Только это все ерунда. Воздух вокруг неё буквально вибрировал. И, кажется, да нет, я уверен, светился. Волны света гуляли вокруг при каждом её вздохе, при каждом движении, а глаза её черные, при каждом взгляде, даже мимолетном, загоняли в душу мою и тело неимоверный клин тепла, который крутил водовороты в самых потаенных закутках естества моего.

Я влюбился. Двадцать секунд, чтобы дойти до каморки и сорок секунд внутри смрадной, душной комнатенки, и я влюбился. Звучит глупо, но чувство никогда не бывает рациональным.

Со всей ясностью проступило то, что Гелиан я хотел, как хотят престижную дорогую яхту или как спортсмены вожделеют кубок высшей лиги. Она была красива, и она была из другой лиги, понимаете? Я хотел её, безумно хотел. Она была недоступна, а я молодой дурак, бессознательно решил выиграть этот приз. Не мой приз, чужой, не любый. И выиграл себе на голову.

Эту смуглянку я бы и пальцем не тронул, без её разрешения. Мне было достаточно смотреть на неё, дышать рядом, знать, что она просто знает, что я люблю. А ведь тогда само имя её было тайной. И все равно, я влюбился. В безымянную, безродную, темную бродяжку, дочь бродячего народа на чужой планете.

Милое видение прилежно делало вид что колдует, как это принято у гадалок и прочих рыночных шарлатанов, но мне было все равно. Лишь бы быть подле, рядом, близко к расстоянию нанесения поцелуя, если вы понимаете, о чем я.

– Как тебя… вас зовут, – собрался спросить я на вполне приличном испанском, но слава застряли в глотке.

– Кто вы и откуда, где растят такие цветки, – и вновь подавился словами.

– Вы так прекрасны… так свежи… – и опять не смог.

– Уедемте отсюда и будем счастливы, – не вышло.

– Выходите за меня замуж, – и еще одна неудача.

Даже спросить, что готовит мне судьба и сколько я должен за нелегкий магический труд и растрату эктоплазмы, или что там у колдовской братии, у меня не получилось. Пропал Пауль, подумалось мне. И слава Богу, подумалось в ответ. Я даже рта не смел раскрыть, чтобы не потревожить обворожительного наваждения.

Наваждение, между тем, явно заканчивало положенный заезжему лоху ритуал, так что замаячила страшная угроза расставания. Позолотил ручку и вали своей дорогой, солдатик. Солдатик был готов позолотить не только ручку, но и ножку, и не позолотить, а инкрустировать, помчаться во Флоренцию, найти Челлини и золотую статую в полный рост заказать, наворовав по дороге денег. Только бы не расставаться. Не расставаться, только бы. Не отходить, не покидать, ощущать её жар, её свет, её тонкий пальчик на моей бугристой ладони.

Пока я составлял экстренный план по завязыванию знакомства и, если повезет, головокружительных отношений, темноглазая прелестница подняла свои томные очи и затянула что-то вроде: «Вижу, вижу, судьба твоя – дальняя дорога и ждет тебя на перепутье камень, дерево и колодец», когда с улицы раздался дружный рев заждавшихся товарищей:

– Пауль, мать твою за ногу, сколько можно?! – отчего у меня моментально прорезался голос:

– Дальше без меня, камераден, я остаюсь, – на что камераден загоготали, высказали много непристойных предположений и потребовали вашего покорного слугу срочно на свет божий.

Я помолился, чтобы чаровница не поняла боевого лязганья швабского диалекта, и приласкал друзей-приятелей сильно по матушке, изругал площадно, пригрозил расправой и противоестественным совокуплением, словом, попросил оставить наедине со страстью. Друзья-приятели быстренько вошли в положение да ретировались, возвестив отступление громким спором на предмет, кто сейчас в лачуге сверху и в какой позе.

Господи, подумал я: 1 – хорошо бы девушка все-таки не понимала тонкостей нашего грубого языка; 2 – вот козлы; 3 – хорошо, что быстро убрались; 4 – насчет «сверху», было бы очень неплохо, впрочем, неплохо было бы и снизу, или же, положим, сбоку; 5 – как избежать немедленного посыла по известному всем солдатам адресу.

Красотка тактично переждала короткий диспут, вперила в меня магниты черных глаз, и начала по новой, ничего нового, естественно, не сообщив. Обычный набор «вижу-знаю-ведаю», «судьбу расскажу, беду заворожу», «ждет дорога, ждет беда» (а что еще солдата может ждать на войне?), «выбирай с оглядкой, а если что не так, то думай на рябого».

И все такое прочее, стандартный гипноз для нетрезвого прохожего.

Но как она пела! Как складно и красиво вела меня к выплате гонорара! Сколько нежности и чувства, пусть даже профессионального.

Чистый восторг!

Ненаглядная моя незнакомка плавно покачивалась, оседлав табурет, ловко модулировала голосом и что-то рассказывала, то и дело, подтверждая слова вонзанием острого ноготка в линии судьбы. И не на миг не отпускала моей руки и моего взгляда.

Она уже собиралась сказать: «а теперь позолоти ручку», а я собирался от нежности грохнуться в обморок, как среди чуланной затхлости родилось нечто новое.

Не то.

Потустороннее.

Даже моя грубая шкура это ощутила в моментальной вспышке, а девушку, вдруг буквально перекосило. Её пальчики до костяного хруста, до боли струбциной стиснули мою кисть, а глаза впились в мои. Она громко охнула, я, кажется тоже.

На этот раз все было по-другому. По-настоящему, хотя, я понятия не имею, как это «по-настоящему» бывает. Никакой игры, никакого театра. Не знаю до сих пор, что случилось, но это произошло. Безо всяких предисловий и смешных ритуалов. Слияние. Четыре глаза стали двумя, два взгляда одним, а мозг разлетелся мириадами сияющих солнц, чтобы собраться воедино, не принадлежа более мне, не принадлежа более ей. Единой судорогой свело наши руки, а легкие задышали одним воздухом. Секунда растянулась в вечность, а вечность коллапсировала в сингулярность секунды. Короткий миг длинною в жизнь, когда моя жизнь стала её, а её – моей.

Я увидел все, и мало что понял, ведь чужая душа – потемки, но я дышал пряными травами андалузских полей, скакал без седла нагой в пене прибоя, спал, укрывшись звездами, трясся в кибитке, прятался от озверевшей испанской солдатни с кровавыми мечами и кровавыми глазами, видел десятки рынков и балаганов, видел любовь десятков мужчин, а напоследок мелькнуло предо мной смутно знакомое, узкое, сильное лицо с черными усами и коротким ежиком черных волос.

Я взял её жизнь, а она взяла мою. Зеленые зарницы моего неба, мой остров, гулкие аудитории Академии, шальные красавицы, увенчанные диадемой с именем Гелиан, вечный дрейф созвездий, стартующие крейсера, грозный марш штурмовой пехоты в тяжелых скафандрах, непрекращающаяся юность и бездонные глаза альвов, дурманящее зазеркалье подпространственного прыжка, и самое главное: могучий ствол бессмертного Ясеня, буквально подпирающий небосвод.

Это страшно, когда чужая душа и жизнь за мгновение наполняет сосуд твоего тела.

Я испугался.

Что же говорить о цыганочке за секунду познавшей целый мир, который оказался больше всего, что она даже приблизительно могла вообразить? Мы оба умерли. И воскресли, сплетаясь в бесстыдных объятиях. Стыдиться нам было более нечего, мы стали не любовниками, даже не родственниками, не братом и сестрой, не мужем и женой, а одним телом.