Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Сами виноваты. Довели, гады. Если бы не стали вытирать об меня ноги, стал бы я палить из главного калибра? Только дурак может подумать, что Куратор давно не у дел. Ого! Эти седые крепыши интригуют, пока дышат. А с их закалкой — еще на наших поминках блинами обожрутся. Куратор и сейчас по старым каналам может так шарахнуть, что на Лубянке в кабинетах все портреты со стен послетают!»
— Любуешься? — Куратор, шаркая тапочками, осторожно пронес поднос с чайником и чашками к столу. — Нет, не помогай! Вдвоем точно уроним.
— Красивый вид.
— По секрету, Игорек, здесь себя чувствую сперматозоидом в пробирке. Нет, что улыбаешься? Что это такое — вместо двух стен — окна во весь рост! Слава богу, что высоко, только с вертолета подсмотреть можно. — Куратор запахнул на груди теплый халат, по случаю сырой погоды накинутый поверх спортивного костюма.
— А на Краснопресненской квартира?
— Вспомнил! Сдаем фирмачу. Продаем свой кусочек социалистической собственности.
— Вместе с аппаратурой? — подколол Белов.
Куратор на секунду замер с чайником в руке, удивленно посмотрел на Белова, потом захохотал, показав крепкие белые зубы.
— Славно, Игорек! — Он вытер заслезившиеся глаза. — Давно сообразил, что квартирка «крестовая»?
— Давно. Не совсем же я дурак. Ваше поколение работало круглые сутки: дома и на работе. Сам бог велел квартиру нашпиговать «клопами».
— Садись. — он указал Белову на кресло напротив себя. — Ты дураком никогда не был. Чай будем пить с мятой. Говорят, от сердца помогает, веришь?
— Не знаю, — пожал плечами Белов.
— И я не знаю. Однако вкусно. — Он разлил дымящийся чай по чашкам, пододвинул к Белову корзиночку с печеньем. — Мне горячий нельзя, а ты пей, если хочешь. Я пока о твоих интеллектуальных способностях поболтаю. — Он сел, закинув ногу на ногу, поиграл свесившимся с пальцев тапком. — М-да, Игорек. Годы тебе на пользу. Заматерел. А я тебя еще волчонком подобрал.
Белову был неприятен цепкий взгляд глаз в мелкой склеротической сетке, но виду не подал. Куратор надкусил печенье, аккуратно стряхнул г упавшие на грудь крошки и продолжил:
— Ты умница, Игорь, и сразу понял, что органы — это лишь часть тела. Что было бы, если печень стала бы жить сама по себе? Согласись, если у тебя кое-что зашевелилось в штанах, скажем, в высоком кабинете, это уже неприятно, да?
— К-хм. — Белов вспомнил утренний разнос у начальника Управления и улыбнулся.
— Только у Гоголя нос жил сам по себе. Но носатый гений был параноиком, что лишний раз доказывает мою правоту. Ты не стал якшаться с теми, кто считал, что органы, твоя контора или другая, не о том речь, есть пуп земли и царь царей. Таких мы давили. До сих пор считаю, правильно делали.
— Только мало. — Белов отставил чашку.
— Ну, дорогой, нельзя же всех сразу! Хотя, согласен, не учли, что мразь размножается со скоростью болезнетворных микробов. Ну и бог с ними! Теперь о тебе. — Куратор потянулся за чашкой, потом махнул рукой. — Ай, еще горячий… Значит, тебя потянули на цугундер за провал перехвата, и ты прибежал ко мне. Зачем? Помочь остаться или помочь уйти? Подумай, Игорь. Иногда нужно мужество, чтобы вовремя смазать пятки. Ты и так там пересидел. Дальше будет хуже.
— Я все понимаю, Альберт Иванович. Тошно там. Хочется пройтись по коридорам и наплевать на все двери. А потом уйти. Я же не первый день в контрразведке; такой провал возможен только при утечке информации, из отдела или из Управления, меня уже не особо волнует. Служебного расследования не будет, так мне сразу и заявили. А за то, что из-под носа увели три фуры с наркотиками, отвечать придется лично мне. Ну как тут можно работать?!
— Вот что я тебе скажу. — Куратор провел ладонью по аккуратно постриженным чуть побитым сединой волосам. Перец с солью, как говорят. Белов по опыту знал, этот жест означает, что Куратор готовится сделать решающий ход. — Ты стоял в резерве. Я уже начал торить тебе тропинку на переход к нам, в Комитет партконтроля. С Лубянки до Старой площади за пять минут дойти можно, а перетащить человека — это целая наука! Но тут такое началось, сам помнишь. Большинство, само собой, решало личные проблемы. Самые серьезные занимались эвакуацией. — Он со значением посмотрел на Белова, тот кивнул. — А это работа особая. В такую обстановку привести нового человека я просто не смел. Ну а потом все рухнуло. Но сейчас у меня есть куда тебя пристроить. О деньгах и прочем у нас не принято говорить. Для своих мы решаем эти вопросы раз и навсегда. Будешь думать только о работе. Работа серьезная. На несколько порядков выше твоей.
— Спасибо, Альберт Иванович. Но мне нужно продержаться месяц. Если повезет — меньше. После этого я в вашем полном распоряжении.
— Интересно-о! — Еще крепкая ладонь, только кожа стала суше да четче проступили синие жилки, замерла, потом опять поплыла по жесткой щетке волос. — Дело?
— Да.
— Серьезное или дурь ради принципа?
— Очень серьезное. И для меня, и для вас, и для тех, кому вы меня рекомендуете.
— Даже так? Заинтриговал, Игорек. До сих пор наши дела с твоими не пересекались. Давай-ка, братец, колись!
— Допустим, это мой прокол. Неудачный перехват каравана с наркотой. — Белов выложил на клетчатую салфетку кругляшок печенья. — Второе. Абсолютно независимая от этого эпизода информация, что вернувшийся из небытия авторитет решил потребовать назад свое. — Он положил рядом еще одно печенье. — И последнее. Некто крутит операцию, в которой задействован бывший кадровый сотрудник КГБ, в хорошем звании, замечу. Соль операции мне еще не ясна. Но если объединить их? — Он сложил стопкой три печенья. — Крупные дела, как вы знаете, сами по себе не живут. Они обязательно задевают паутину чьих-то интересов. А почему бы не допустить, что в этих трех делах интересы не сплелись в тугой узел? Дела же очень крупные. Под силу немногим. Стало быть, фактура одного дела плавно перетекает в другое. Логично?
— Ты не изображай из себя Чапаева с картошкой, — усмехнулся Куратор. — Если назревает война группировок, то так им и надо. Пусть хоть весь город своей гнилой кровью зальют! А сдуру зацепят мирных граждан, будет повод пощипать нынешних руководителей. Так что ерунда все это. В чем суть-то?
— Суть, Альберт Иванович, в том, что пересечения есть. Причем пересечения по основным фигурантам. А это очень серьезно.
— Допустим.
Белов тонко почувствовал, что старик давит в себе интерес. Школа старая, ничего не попишешь, но по недоброму огоньку, лишь раз мелькнувшему в холодных выцветших глазах Куратора, понял — зацепило, старый гончак сделал стойку.
— Кротов, Гога Осташвили, Журавлев. — Белов по очереди коснулся пальцем трех кругляшков печенья, лежащих на скатерти.
— Журавлев… Я его должен помнить? — Куратор прищурил глаза, успевшие стать острыми, как стальные лезвия.
— Кирилл Алексеевич Журавлев. Мой бывший шеф. В восемьдесят пятом мы вместе с ним затравили Кротова. Кирилл разработал операцию «Палермо». Суть проста: вербануть, намертво вербануть человека из высшего эшелона мафии. Имея такие позиции, можно крутить, как душе угодно. Фактически, через Кротова мы могли получить доступ к рычагам теневого бизнеса Союза. Кирилл не учел, что это уже политика высшего полета. За что и погорел. Не без моего с вами участия.