— Наши линии жизни, — объяснил он. — Они бегут в наше будущее. — И процитировал Фаэтора: — Они бегут быстрее, чем жизнь!

— Мы вместе спешим в будущее, — ответила она, вся дрожа, полная впечатления от увиденного и от толчков Гарри, взрывающегося внутри нее. И, немного помедлив, спросила: — А голубые?

— Голубые — это Странники, — сказал он ей. — Жизни обычных людей.

— Горящие красным линии могут принадлежать только Вамфири! Тем, кто выжил в Ледниках. А зеленые — это, должно быть, троги. Я... никогда не видела таких красок, такого света! Даже самое яркое северное сияние над Ледниками никогда не было таким ярким, как этот свет.

Гарри сжал в ладонях ее груди и снова вошел в нее, и она почувствовала, как его семя орошает стенки ее лона, и вся содрогнулась под его напором.

— Твой сок прохладен, как струи водопада.

— Нет, он горячий. Но кажется прохладным по сравнению с твоим сосудом; он пышет жаром, словно вулкан. На самом деле мы оба холодны, Гарри. Оба, — простонала она.

— Мы Вамфири, — ответил тот, — но мы смертны. Мы никогда не умрем, как “умирают” люди, укушенные вампиром, и спят до тех пор, пока не восстанут из могилы. Я должен быть холодным — должен вожделеть, как Вамфир, обладать неуемным желанием жить, чтобы набраться грязного чувственного опыта, но не должен при этом сдаваться на милость своей твари.

— Может быть, у тебя так, — кивнула Карен, — потому, что ты стал Вамфиром совсем недавно. Но... может быть, ты и прав. Все это совсем не так, как я представляла себе. Конечно, Старые Вамфири были лжецами, может быть, они и об этом тоже лгали? Они говорили, что неспособны любить. Так ли это? Может, они просто не хотели признаться? Неужели любить — это проявление слабости, Гарри? Неужели быть холодным и не любить — это признак силы?

Они сплавились в одно целое...

— Мы холодны? — прогремел его голос. — Ладно. Если мы так холодны, почему же наша кровь такая горячая? Нет, я думаю, что и то, и другое верно. Самая последняя и самая наглая ложь Вамфири — это что они не умели любить. Еще как умели, но боялись это показать.

Да, все становилось на места. Вамфири всегда были способны на темные чувства, на желания и деяния за пределами человеческих возможностей; но теперь, в этом непостижимом пространстве, он и Карен открыли в себе искренние, сильные чувства. Это можно было назвать экстазом. Какой бы необычной и странной ни была их любовь, они любили по-настоящему. Они горели страстью друг к другу, это так, но была ли когда-нибудь любовная связь между мужчиной и женщиной без страсти ?

Как слитая воедино масса, как то существо из легенд, которое было потом разделено на две половинки, мужскую и женскую, они слились в буквальном смысле этого слова. Они спешили в потоке времени в будущее. И вдруг!

Вспышка света... золотое пламя, чудовищное, словно взрыв, всепоглощающее! Сначала Гарри показалось, что это просто странное следствие их занятий любовью. Нет, тут было нечто большее. Этот странный звон, который сам по себе не являлся звуком, а был лишь реакцией мозга на трехмерное перемещение в вечно бегущем потоке времени, внезапно кончился взвизгом, словно лопнула струна! Некроскоп резко остановился. Разъединившись, но все еще касаясь друг друга, они вращались вокруг общей оси, а время бежало и бежало. И Карен, еще ослепленная этим — светом, вцепилась острыми когтями в плечи Гарри и выдохнула:

— Что это было?

Но даже Гарри Киф, некроскоп, даже он не смог ответить. Когда его глаза понемногу привыкли к золотому сиянию, а разум к обжигающей вспышке, он посмотрел назад, чтобы получше рассмотреть, что это было: как будто он заглянул в самую сердцевину взорвавшейся голубой звезды, утратившей химическое равновесие из-за нехватки красного и зеленого цвета. Позади все было как и прежде. Но впереди, в будущем...

Нити жизни Гарри и Карен были уже не красного цвета, сияли ослепительным золотом, вырываясь из их тел в сторону будущего. А само будущее было великолепием золотого зарева со всполохами оранжевого пламени!

Постепенно медно-желтое сияние стало уменьшаться и угасло, дымя во мраке, словно угли, орошенные каплями дождя. И линия жизни этой пары пропала в этом мраке. За этой чертой у них не было будущего. Но у других было. Там спешили голубые линии, зеленые тоже, но их было меньше. Что касается красных, то от них не осталось и следа. И мрака было больше, чем света.

— Катастрофа! — подумал Гарри, и Карен услышала его.

— Но что же случилось, вернее, случится?

Гарри только и смог, что покачать головой и пожать плечами.

— Зеленые, кажется, совсем плохи. Они умирают. Это было так: большинство линий трогов потускнело, замерцало и угасло прямо у них на глазах. Но на сердце у некроскопа отлегло, когда он увидел, что другие, голубые, набирали силу и яркость и продолжали свой путь. И он мысленно вздохнул, с облегчением увидев, как новые линии начинают свое существование: то были новые рождения.

Потом он собрал свою волю в кулак, сформировал дверь и провел Карен через нее в иной “нормальный” поток метафизического бытия.

— Так что же случилось? — она еще плотнее прижалась к нему.

— Не знаю. — Он покачал головой и провел ее через последнюю дверь, прямо из пространства Мёбиуса на крышу ее замка. И, повернув лицо навстречу холодному ветру, дующему с Темной стороны, добавил: — Но что бы это ни было, это произойдет, будь уверена.

Ощущая дрожь ее тела в своих объятиях и чувствуя ее отчаяние, он пытливо посмотрел прямо в ее малиновые глаза.

— Кажется, я догадываюсь, — сказала Карен. — Мы предчувствовали, что они возвратятся вновь.

— Мы? — он позволил ей увести себя прочь от света звезд в верхние помещения замка.

— Твой сын и я, — кивнула она. — Когда он еще был самим собой.

— Их возвращение? Их? — Даже задавая вопрос, Гарри уже составил для себя ответ. И сейчас он понял тревогу Лардиса Лидешци и причину его враждебности по отношению к нему в саду Обитателя.

— Вамфири, — снова кивнула она. — Старые лорды. Приговоренные к изгнанию в Ледники, но до конца не смирившиеся с этим.

Они прошли через большие, расписанные фресками залы, украшенные резной костью и камнем, спустились по лестнице в ее покои и устроились там в больших креслах. Спустя некоторое время Гарри произнес:

— Расскажи мне все.

Все это началось (по временной шкале Гарри) двумя годами раньше, то есть спустя два года после битвы за сады Обитателя, кончившейся поражением и изгнанием лордов Вамфири.

— Почувствовав угрозу, исходящую из Ледников, — продолжила Карен, — я потребовала встречи с Обитателем и поделилась с ним своими опасениями. К тому времени он уже знал, что я выжила после твоего “лечения”; так или иначе между нами было заключено перемирие. В конце концов, я сражалась бок о бок с тобой и твоим сыном против Вамфири; у него не могло быть сомнений в том, что я его союзник. Я нанесла визит к нему в горы, а потом он даже приходил сюда навестить меня. Мы были друзья, понимаешь, и ничего кроме... Но это было странно, в нем уже произошли перемены: он начал терять свой человеческий облик, стал близок к тому, чтобы превратиться в волка. Однако пока он еще сохранял человеческий разум, и мы снова заключили союз. Он и сам ощущал угрозу, исходящую с Ледников: странное предчувствие, приходящее и исчезающее вместе с северным сиянием, гибельная опасность, что припала к земле, словно дикий зверь там, на стылых границах, сжалась в комок, готовясь к прыжку.