Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Продолжение главы 119
Ты дожидаешься их. Это недолго. Звук сирен становится невыносимо громким, а потом на тебя со всех сторон начинают карабкаться полицейские. Твои руки и ноги тебе больше не принадлежат. Они колют, пихают тебя, сковывают тебе руки наручниками, толкают тебя. В какой-то момент ты оказываешься лежащей лицом на мокром, залитом кровью цементе, в следующий уже стоишь с расставленными руками и ногами у патрульной машины, они хватают тебя и дергают туда-сюда.
Заключение. Зал суда. Приговор. Десять лет за убийство (присяжным было немного жаль, что он изнасиловал тебя). Тюрьма. Тюрьма — это просто убийство времени. Центр пожизненного заключения похож на цепочку соединенных друг с другом спортивных залов, все покрашены бежевой краской, окон нет. Высокие потолки, и взгляду совершенно не за что зацепиться, кроме бежевых стен. Ты читаешь, пишешь письма и стараешься держаться в стороне от банд, наркоторговок и женщин, которые дерутся друг с другом из-за денег.
В конце концов ты начинаешь вести уроки рисования. Сперва ничего особенного, просто ремесленничество, пока ты не связываешься со своим бывшим колледжем, тем, куда ты ходила очень давно. Ты пишешь им длинное письмо, в котором говоришь, что сожалеешь о том, что тебе не удалось все в жизни сделать иначе, но иногда просто так выходит, что все оборачивается каким-то дерьмом; ты пишешь, что ничего уже не можешь сделать, кроме как заниматься искусством и ждать, когда тебя выпустят ко всем чертям, не могли бы они выслать хоть сколько-нибудь денег на принадлежности, потому что с картоном, рулоном туалетной бумаги и клеем не особенно разгуляешься.
Оказывается, колледж считает политически корректным поддерживать бывшую студентку, оказавшуюся в тюрьме, поэтому они соглашаются ежемесячно присылать чек на покупку красок, кистей, холста и книг по истории искусства. (Но никаких острых предметов. Лепить можно только из мыла или глины; дерево и металл запрещены). Они хотят провести экспозицию твоих работ и работ других отбывающих свой срок женщин, которую ты называешь «Искусство заключенных». Выставка имеет успех, поэтому за ней следует еще одна, а потом еще. Ты художественный агент, координирующий работу из тюрьмы.
По окончании семи лет (досрочное освобождение за хорошее поведение) к тебе присылают съемочные группы, чтобы сделать ретроспективу художественных работ заключенных и рассказать о них самих. Правда, полотна других женщин не слишком хороши, они все слабые и грубые и в большинстве своем без оттенков цвета. (Ты никого из них не можешь научить делать переход от одного цвета к другому или накладывать мазки другого цвета, а одна картина представляет собой просто черный холст с надписью, сделанной белыми буквами: «У меня уже есть одна дырка в жопе, зачем мне две?») Но на самом деле это и не важно — картины покупают торговцы, коллекционеры и знаменитости по всему миру: их написали преступницы, и поэтому люди хотят их видеть. Оказывается, картины, написанные агрессивными женщинами, пользуются большим спросом, причем чем более жестоки женщины, тем лучше. (Нам всем нужны герои. Даже придуманные.)
Ты выходишь из тюрьмы и отправляешься в Вашингтон работать по программе художественной реабилитации. Каждый вечер в течение месяца ты ужинаешь стейками и красным вином, потому что можешь себе это позволить. Ты не выходишь замуж, ты никогда больше не хочешь подписывать документы, обязывающие тебя к чему-либо. Вместо этого ты создаешь крепкую общину реабилитированных женщин и заканчиваешь серию собственных работ, которые удивляют и вдохновляют тебя саму.
Ты умираешь от удара в возрасте девяноста трех лет. Твои похороны показывают по Си-эн-эн. В этой передаче твои подруги рассказывают о тебе и читают отрывки из твоего дневника (который потом будет продан на Интернет-аукционе «И-бэй» за двести тысяч долларов). Похоже, всем интересно понять, что творится в голове плохой женщины. Женщины, у которой не было ни мужа, ни детей, ни карьеры, которая взяла пистолет и застрелила насильника. Женщины, которая прошла путь от мокрой панельной мойки для машин до картин, висящих в галереях, похожей на редкую статую из плоти, кости и крови.
Продолжение главы 119
Ты убегаешь. Ты не знаешь, сколько времени ты бежишь и далеко ли тебе удалось убежать, но к тому моменту, когда до тебя доходит, что можно замедлить бег, твое сердце трещит, как пулемет, а дыхание до того короткое, что его почти нет. Ты далеко. Когда ты останавливаешься, на тебя волной обрушивается боль: в коленях и ногах, груди и горле — все саднит, и тебе холодно. Ты словно теряешь сознание. В городском автобусе, в который ты садишься, тепло и светло.
Дома ты занята. Нет времени на панику или даже тревогу, слишком много нужно сделать. Ты бросаешь свою одежду в чемодан, одалживаешь со счета своего отца две тысячи долларов и едешь строго на запад. Куда угодно, только подальше отсюда. Утром ты проверяешь, нет ли в газетах или по телевидению сообщений о случившемся, но в новостях об этом не упоминают. В газетах тоже ничего. Как будто ничего и не было.
И все равно тебе страшно. Куда отправиться, чтобы тебя не нашли? В Нью-Йорк. Туда, куда уезжают преступники, чтобы затеряться. Ты прыгаешь в автобус и через три дня приезжаешь туда, помятая, потная и мерзкая. Ты идешь по Одиннадцатой авеню, когда кто-то хватает тебя сзади и затаскивает в подъезд старого многоквартирного дома. Они забирают все, что у тебя есть. Чеки, кошелек, деньги, чемодан, туфли. Все.
Ты не можешь обратиться в полицию — как раз с полицейскими тебе хочется встретиться меньше всего. Заметив, что ты босая, люди стараются избегать твоего взгляда. Они просто быстро отводят взгляд в сторону и ускоряют шаг. Ты заходишь в телефонную будку и ищешь адрес приюта для женщин, но к тому времени, когда ты добираешься туда, там уже нет мест и они больше никого не принимают на ночлег. Что делать?
Ты садишься на обочину, чтобы подумать. К тебе подходит низенькая старушка, похожая на маленького рака-отшельника в дамской шляпке. Она одета в потрепанный тренчкот, из карманов которого торчат полиэтиленовые пакеты. За ней на привязи плетется шелудивая такса. «Тебе нужно безопасное место для ночлега, маленькая мисс?» — спрашивает она. Ты оглядываешься по сторонам. Ты голодна, тебе холодно и одиноко. «Ага», — отвечаешь ты и следуешь за ней.
Ее зовут Минерва, а кличка ее собаки — Златовласка. Ты проходишь с ними тринадцать кварталов или около того (ты до того устала, что сбиваешься со счета), а потом они спускаются к высоким перилам у железнодорожных путей. «Сюда», — показывает Минерва на маленький белый сарай у края рельсов. «Туда? — спрашиваешь ты. — Но он слишком маленький».
«Нет, — она показывает на дыру в полу в сарае. — Туда, вниз, маленькая мисс».
Ты рассеянно следуешь за ней (она на удивление подвижна для своего возраста), она осторожно прижимает к себе Златовласку. Вы спускаетесь в какой-то коридор. Темно. Минерва включает мигающий фонарик — кажется, что он в любую минуту может выключиться. Ты, должно быть, с ума сошла, раз делаешь это. Ну кто станет спускаться в темный туннель под Нью-Йорком вместе с совершенно незнакомой старухой? Тем не менее она не выглядит опасной, в конце концов, она всего лишь старуха, да и куда тебе еще идти?