В бюрократическом обществе ответ на вопрос «кто правит?» далеко не столь очевиден, как в феодальном; именно здесь и обнаруживаются неожиданные различия между двумя республиками (США и Францией) и сходства между монархией и республикой (Италией и Францией). Формальное государственное устройство перестает быть надежным критерием для оценки государственной политики, и исследователю приходится идти дальше, разыскивая в каждом государстве его правящий класс.

Но коль скоро этот правящий класс сам пожелал спрятаться за «государственной машиной», как может увидеть его исследователь, не допущенный в узкий круг посвященных (в свой собственный класс исследователь может быть допущен, но исследовать‑то нужно правящие классы соседних государств)?! Да точно так же, как и сами эти посвященные, отвечает нам Моска: правящий класс не десантируется на Землю в полном составе, а формируется постепенно, привлекая в свои ряды все новых и новых сторонников [443]. На этапе своего формирования каждый новый правящий класс обязательно будет открыто заявлять о себе, и притом делать это достаточно откровенно:

«Однако это не означает, что любые политические формулы есть не что иное, как вульгарные шарлатанства, нарочно задуманные для того, чтобы незаслуженно пользоваться повиновением масс, и очень ошибется тот, кто станет рассматривать их именно так. Правда состоит в том, что они отвечают действительной потребности человека, связанной с его социальной природой: управлять и чувствовать себя управляемым не только под действием материальной и интеллектуальной силы, но также благодаря действию морального принципа» [Моска, 1995(1), с. 138-1391

Политические формулы создаются не только для обольщения широких масс, но и для консолидации (будущего) правящего класса вокруг его основателей. В 7–й главе «Правящего класса» (с симптоматичным названием «Церкви, партии и секты») Моска приводит многочисленные примеры властных группировок, возникших вокруг религиозных или политических учений (начиная, разумеется, с ислама и заканчивая «вечным революционером» Мадзини). Все они в своем развитии прошли три этапа («три периода, через которые проходит жизнь всякого великого реформатора») — разработка учения (оно же — политическая формула), проповедь учения и (в случае успеха проповеди) формирование «руководящего ядра» будущей властной группировки. После этого начинается собственно политическая борьба — группировка должна обрасти «вторым слоем» правящего класса:

«…[без которого] не была бы возможна никакая организация, потому что одного лишь первого слоя явно недостаточно для того, чтобы мобилизовывать массы и управлять ими» [Моска, цит. по: Рахшмир, 2001, с. 28].

В отношении этого «второго слоя» допустимы (и более того, единственно возможны) самые грубые приемы идеологического манипулирования:

«Отсюда следует, что верующие всегда должны быть ”народом",', "лучшими людьми" или "прогрессивными личностями”, выступающими как авангард подлинного прогресса. Так, христианин должен с удовлетворением думать о том, что все нехристиане будут прокляты… Социалист–радикал должен быть убежден, что все, не разделяющие его взгляды, либо эгоистичные, испорченные деньгами буржуа, либо невежественные холопы–простофили» [Моска, 1994(2), с. 105].

«Все партии, все культы взяли за правило утверждать, что, сражаясь в рядах партии, человек велик, а все прочие — дураки или мошенники» [Моска, 1994(2), с. 115].

Когда этот «второй слой» сформирован, можно переходить к прямому насилию:

«Быстрое распространение самого христианства, приписываемое им чуду, не идет в сравнение с еще более быстрым распространением ислама. Христианство распространялось на территории Римской империи в течение трех столетий. Ислам в течение только 80 лет — от Самарканда до Пиренеев. Правда, христианство действовало лишь проповедью и убеждением. Другие проявляли явную склонность к ятагану» [Моска, 1994(2), с. 112].

А что же потом, когда сопротивление противников подавлено, и властная группировка становится правящим классом? Да то же самое, что мы уже не раз читали у Ибн Хальдуна и Макиавелли:

«Правящий класс, который может позволять себе от имени суверена делать все, что ему вздумается, претерпевает самую настоящую моральную деградацию. Такая деградация свойственна тем людям, действия которых не сдерживают никакие узы и никакой контроль, налагаемые обычно мнениями и совестью других людей. Ответственность подчиненных в конце концов пропадает из‑за безответственности и всевластия одного человека или небольшой группы, вставшей во главе всех функционеров, того или тех, чье имя — царь, султан или Комитет общественного спасения, и на всю политическую машину постепенно распространяются те же пороки, какие абсолютизм породил у высших лиц» [Моска, 1995(2), с. 140].

История формирования правящего класса и его политической формулы позволяет понять, что же он в действительности собой представляет и как будет вести себя в меняющихся политических обстоятельствах. Моска особо отмечает важность «второго слоя» правящего класса, не допущенного до личных контактов с руководящим ядром, и потому вынужденного принимать решения исходя из воспринятой им идеологии:

«В конечном счете именно от уровня морали, интеллигентности и активности этого второго слоя зависит состояние всего политического организма… интеллектуальные и моральные недостатки этого второго слоя оказываются намного более опасной и трудноизлечимой угрозой для политического организма, чем та, которая возникает в тех случаях, когда те же самые недостатки проявляются у нескольких десятков людей, держащих в руках рычаги от механизмов государственной машины» [Моска, цит. по: Рахшмир, 2001, с. 28].

В результате сам «первый слой» оказывается заложником своей политической формулы в том виде, в котором она оказывается воспринята «вторым слоем». Резкие повороты руля «государственной машины», противоречащие привычкам «второго слоя», будут в лучшем случае саботироваться, а в худшем — приведут к революции внутри самого правящего класса. Именно эта инерционность правящих классов делает полезным знание их происхождения и политических формул.

Как видите, Моска не просто открыл существование правящих классов, но и обнаружил их существенную особенность, невидимую (в силу неразвитости самого предмета наблюдения) для его предшественников. Для Макиавелли проблемы противодействия «второго слоя» резкой смене курса, диктуемой политической необходимостью, еще не существовало, его «доблесть» гарантировала единство правящего класса в любых условиях. Правящий класс Моски [444], опирающийся на идеологизированный «второй слой», оказался менее свободен в своих действиях, а следовательно, менее долговечен. Удержание вечной власти в одних и тех же руках представлялось Моске несбыточной мечтой; будущее человечества он видел в тех же мрачных тонах, что и его прошлое: