Кроме того, появилась целая дюжина рабов (рынок был переполнен португальскими рабами после битвы при Алькасарквивире) для работы в саду. Явид-хан, улыбаясь, объяснил ей:

— На местных крестьян нельзя полагаться, мой бриллиант. Если погода пасмурная, они не работают, потому что боятся дождя. Если рассвет предвещает ясный день, они предпочтут остаться дома из-за жары. Они всегда найдут предлог, чтобы не выйти на работу. Другое дело — собственная земля. На своем поле они работают при любой погоде. А эти люди — твоя собственность, они обязаны слушаться тебя, независимо от того, жарко или холодно, дождливо или сухо.

— Но им надо где-то жить, — напомнила она. — Дворец невелик, и для них в нем нет места;

— Они будут спать в конюшне, пока не построят себе жилище, — ответил он. — Пусть тебя это не волнует. Мои жены никогда не думали о слугах. Их нетрудно заменить.

— Господин, — сказала она терпеливо, — может быть, на родине у вас был большой дом, который обслуживало множество слуг. Но здесь, господин, у вас небольшой дворец. Кроме Хаммида, нет никого, кто бы мог готовить пищу. Те неряшливые татарские слуги, которых вы привезли с собой, не могут прислуживать в доме. Я чувствую, что они с успехом ездят верхом и охотятся, но для домашней работы непригодны. Поэтому мне следует заняться полезным делом, да и скучно сидеть без дела. Меня этому учили. Я была всегда занята делом. Я не могу проводить время, купаясь и натираясь благовониями, я не могу лежать на диване, ожидая, пока вы уделите мне внимание. В качестве посла вашего отца вы должны много времени проводить во дворце султана. Я не могу просто сидеть в ожидании, пока вы вернетесь.

Он усмехнулся от такого нарушения закона.

— Но я хочу, чтобы ты сидела, с нетерпением ожидая моего возвращения, — поддразнил он. — В конце концов, разве женщина создана не для того, чтобы доставлять удовольствие мужчине?

— Вы не получите большого удовольствия на пустой желудок или в грязном белье, господин, а ведь так и будет, если вы не позволите мне заниматься домашними делами, — угрожающе сказала она, но ее серые глаза смеялись.

— Женщина! — прорычал он, пробежав через комнату и крепко обняв ее. К его удовольствию, Эйден взвизгнула от неожиданности. — Ты давишь на меня слишком сильно. Сначала выманила у меня сад, а теперь хочешь забрать дом. Ты когда-нибудь успокоишься?

Он крепко сжимал ее в своих объятиях.

— Никогда, — рассмеялась она, прижимаясь к нему всем телом. Они оба почувствовали желание, и она смело притянула к; себе его голову и страстно поцеловала.

— О мой бриллиант, ты становишься частью моей жизни, — ласково признался он.

— Значит, вы отдаете мне дом, — соблазнительно прошептала она, касаясь его губ и чувственными движениями лаская его затылок.

— Ты должна заработать свои привилегии, — шутливо сказал он и движением, неожиданным для нее, свалил ее с ног. Они упали на толстый ковер. Он стянул с нее шальвары, и Эйден взвизгнула от неожиданности.

Беспомощности, однако, она не проявила. Поняв, что это всего лишь игра, она быстро выкатилась из-под него, по-детски лягнувшись ногой.

— Позвольте мне вести хозяйство! — крикнула она. В ответ он ухватил ее за лодыжку, подтянул к себе и положил ее ноги себе на плечи. Потом его рот устремился к ее плоти. Он возбуждал ее языком, отыскивая каждую скрытую складочку, ласково касаясь нежной кожи, пока наконец она не стала истекать сладостным медом.

Она корчилась под ним, наполняясь одновременно и жаром и холодом.

— Господин, господин, — отчаянно стонала она. Явид-хан поднял голову.

— Скажи «прошу вас», — прошептал он.

Этого оказалось достаточно, чтобы она на минуту очнулась от сладостных мучений и выдохнула:

— Разрешите мне вести дом.

Он снова опустил голову и снова несколько минут дразнил ее, а потом подтянулся так, чтобы их лица оказались рядом, поцеловал ее страстно и нежно и протолкнул свой набухший член в ее гостеприимное тело.

Она вздохнула с явным облегчением и, погладив его спину, обхватила руками его плотные ягодицы и, помогая ему, обвила его тело своими длинными ногами. Он изумительный любовник, думала она. Такой же нежный, каким был ее муж, но эта нежность была иной, и она нравилась ей. Она бросала свое тело навстречу его движениям, потому что пассивным партнером быть не могла. Она уже чувствовала, как буйно нарастает чувственный восторг, и рвалась ему навстречу.

— Давай, мой дорогой! — горячо дышала она, шепча ему:

— Давай, мой господин! О я бесстыжая! Я не могу насытиться тобой, господин! Прошу, прошу, не останавливайся!

Ее тело содрогалось в страстном желании. Она чувствовала, как пульсирует и вздрагивает его член в ее мягком теле. Она знала, что желание его становится все сильнее.

Принц стиснул зубы в захлестнувшем его желании к женщине, лежащей под ним. О Аллах! Она не могла насытиться им! Да если бы следующую тысячу лет он мог провести в ее объятиях, он не смог бы никогда насытиться ею. Он чувствовал, как его огромный член, налившийся кровью от его любви к ней, вздрагивал внутри ее нежного тела. Снова и снова он вталкивал его в эту мягкость, пока не выпустил свои любовные соки в ее потаенный сад, и простонал на своем родном языке, языке, которого она не понимала:

— Я люблю тебя, мой бриллиант, я люблю тебя. После этого упал ей на грудь. Бессознательным движением она обняла его, тоже задыхаясь от райского наслаждения. Когда разум стал возвращаться к ней, она погладила его каштановые волосы и спросила:

— Что ты сказал мне, господин?

— Я сказал, что дворец в твоем распоряжении, мой бриллиант, — пробормотал он.

Он не жалел о своих словах, но и не должен говорить их ей до той поры, пока она не полюбит его. Он не должен давать ей никакого преимущества. С женщинами это делать опасно. Он скатился с нее, и она положила голову ему на плечо.

— Мне с тобой так хорошо, мой господин Явид, — сказала она.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — ответил он, — но я боюсь, что мой отец и братья не одобрят меня, — я так балую тебя.

— Конечно, — сказала она, — но разве ваши женщины заботятся о доме так, как это делаю я? Я очень ценная рабыня, мой господин.

— Конечно, — сказал он, нежно целуя ее в макушку, — ты очень дорогая женщина. Но теперь, однако, я думаю, что нам нужно встать с пола. Мои бедные татары были бы потрясены, увидев, что меня сделала рабом моя собственная рабыня.

Господин, взятый в рабство своей собственной рабыней.

Едва ли Конн О'Малли мог представить положение своей жены, когда он с тремя братьями входил в дом Османа-астролога в Алжире.

Одетый в белое слуга провел их в главную комнату дома и сказал на отличном французском:

— Хозяин скоро выйдет к вам, господа. Братья О'Малли оглядывали комнату, выложенную замечательными изразцами. В центре бил фонтан, в котором вода из двухъярусного сосуда сливалась в основной бассейн. Пол застилали толстые шерстяные многоцветные ковры, а все лампы сияли начищенным серебром и рубиново-красным стеклом. В комнате стояло несколько мягких диванов, обтянутых красным бархатом, и прекрасные низкие бронзовые столики на ножках из черного дерева. Это была красивая и богатая комната. Братья, которые пришли в сопровождении сэра Роберта Смолла, осматривали ее, тараща глаза, к великому удовольствию Робби. Он был давнишним другом Османа, и этот дом знал так же хорошо, как и свой собственный. Сначала дом принадлежал его торговому партнеру, испанскому вероотступнику Халид эль-бею, который был вторым мужем Скай. Осман купил этот дом у Скай, когда, овдовев, она бежала в Англию, чтобы избежать нежелательного внимания со стороны коменданта крепости Касба, который нацелился не только на нее, но и на ее огромные богатства.