одна женщина не захотела бы рожать снова. – Джоанне удалось изобразить слабенькую улыбку. – Но она сказала, что за долгие годы встречалась с подобным дважды, и уверяет, что у обеих женщин тошнота прекратилась после пятого месяца. Так что… мне придется считать дни до августа, – заключила она, заставив себя улыбнуться еще раз.

Это был редкий случай, когда Раймунд не нашел, что сказать – ведь поделившись с ней страхами, он лишь сделает тяжелее ее ношу. Зачем Господь сделал деторождение таким трудным и опасным для женщин? Граф никогда этого не понимал. В прошлом году, во время тяжелых родов их дочери, Раймунд поделился сомнениями с духовником Джоанны Жосленом, и в ответ получил напоминание, что это наказание за грех Евы. Священник процитировал слова Бога из Писания: «Умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей». Раймунду захотелось его ударить.

– Почему твои руки так холодны, любимая? Совсем как лед.

Джоанна не знала. Ее постоянный озноб был одним из загадочных симптомов в дополнение к невыносимой тошноте, такой ужасной и изнурительной, как худшие приступы морской болезни во время их путешествия в Святую землю. Также у нее постоянно кружилась голова, она все забывала, часто задыхалась; несмотря на постоянную усталость, плохо спала, а иногда сердце у нее колотилось так быстро, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Тем не менее она не придавала особого значения этим симптомам, поскольку они были незначительны по сравнению с постоянной рвотой и неспособностью переваривать пищу. Она держалась на воде и паре кусочков хлеба, а иногда не могла справиться даже с ними.

Раймунд склонился над женой, и когда поцеловал ее лоб, она ощутила, что в животе заурчало. От него, как от большинства мужчин, пахло потом, вином и лошадьми, и Джоанне нравилось вдыхать этот запах, он возбуждал сильнее, чем корица, фиги или кедровые орехи, которые, как считается, порождают желание. Однако сейчас она с трудом сдерживала тошноту.

– Раймунд… ты не мог бы дать мне попить?

К ее огромному облегчению, когда он отошел от кровати, тошнота отступила – ей не хотелось, чтобы ее рвало у него на глазах, как больную собаку. Он спросил, не желает ли Джоанна вина, и она поспешно попросила воды – от одного запаха вина у нее подкатывало к горлу.

Раймунд поднес чашу к ее губам и смотрел, как она сделала несколько мелких глотков. Изначально граф намеревался забрать ее домой в Тулузу сразу же, как только Джоанна окрепнет, но теперь с болью понял, что она не в состоянии проделать дорогу в три сотни миль. Даже после того как приступ тошноты отступил, Раймунд был не уверен, что ей это по силам – такой слабой она казалась. Ей придется рожать их ребенка здесь, в Фонтевро.

А потом Джоанна доказала мужу, что не разучилась читать его мысли.

– Раймунд, ты не можешь оставаться со мной до родов. Это произойдет только в ноябре. Подумай, какое преимущество получат мятежные лорды вроде негодяя Сент-Феликса, если тебя так долго не будет в Тулузе.

– Я имею дело с несколькими недовольными вассалами, Джоанна, не с всеобщим восстанием.

– Сколько, по-твоему, понадобится времени, чтобы вспыхнул мятеж, если своим отсутствием ты дашь недовольным такую возможность? И как насчет наших детей? Подумай, каково это для Джоанны и Раймундета, если мы оба на долгие месяцы исчезнем из их жизни? Да, о них по-прежнему будут хорошо заботиться, но они этого не поймут, особенно Раймундет.

Раймунд понимал, что она права. Джоанны нет дома два с половиной месяца, а их сын не перестает спрашивать, где мама.

– Ладно, Джоанна, что ты хочешь, чтобы я сделал?

За долгие бессонные ночи у нее было много времени это обдумать. Она определенно не хотела, чтобы он был с ней, пока не пройдут тошнота и рвота. Ей и так тяжело от того, что Мариам видит ее в столь бедственном и беспомощном положении, а присутствия Раймунда при этих ужасных, бесконечно подступающих спазмах, после которых она слаба, как новорожденный котенок, ей просто не вынести.

– Я хочу, чтобы ты уехал домой, в Тулузу, заботился о наших детях и поддерживал мир. А ко мне можешь приехать в августе, когда я… – она чуть было не сказала «опять смогу есть», но ее замутило при одном воспоминании о еде, и она поспешно поправилась: – когда я снова стану похожей на саму себя.

Раймунд не стал возражать, признавая правоту Джоанны: он не может оставлять Тулузу надолго и ждать родов здесь. Но и придерживайся граф другого мнения, не стал бы упираться, ведь жене меньше всего сейчас нужны новые тревоги и заботы. Их тулузская повитуха, дама Эскивия, как-то заставила его посмеяться, язвительно заявив, что женщинам во время беременности и родов пользы от мужей, как рыбе от крыльев.

– Мы сделаем, как ты хочешь, любимая – как всегда. Мне надо было это сообразить, еще когда я увидел, как послушны твои собаки. Женщина, способная вышколить упрямых сицилийских псов, легко подчинит своей воле и мужа. – И заслужив улыбку, он почувствовал себя так, словно получил дар.

Тогда он вспомнил про собственный подарок, вышел на лестницу и позвал оруженосца. Джоанна воспользовалась его кратким отсутствием, чтобы прикрыть глаза и сделать пару глубоких вдохов – иногда это помогало избавиться от тошноты. Раздался стук, и Раймунд чуть приоткрыл дверь, чтобы взять небольшой холщовый мешочек. Вернувшись к кровати, он вложил его в руку Джоанны.

Внутри оказалась маленькая и изящная резная коробочка из слоновой кости.

– Какая красивая!

Интересно, что там внутри, что-то маленькое. Быть может, кольцо? Он любил дарить ей драгоценности. Но когда Джоанна подняла крышку, из глаз хлынули слезы. Она сразу поняла, что это – два локона, аккуратно связанных лентой. Черный, как смоль, шелковый завиток принадлежит Раймундету, а тот, что поменьше, каштановый и пушистый – с головы дочери. Прижимая к губам локон сына, Джоанна хрипло сказала:

– Немногие мужчины догадались бы это сделать. В тебе есть сентиментальность, Раймунд де Сен-Жиль, но со мной твой секрет в безопасности.

– Надеюсь. Если пойдет слух, я стану посмешищем, – ответил он с таким забавным испугом, что она опять улыбнулась. Возвращая в коробочку завиток волос Раймундета, Джоанна увидела третью ленту, завязанную на клочке рыжих