Мадам Бланш улыбнулась и сказала:

– Нам надо проявить терпение, Генри, душка. Мисс Рейнберд не из числа тех, кто в нас верит. Мы пока не можем ожидать от нее этого.

Генри произнес ровным, почти небрежным тоном:

– Что ж, для некоторых путь лежит через слепую веру. А в других вера прорастает, как мучительно пытается пробить себе путь наверх зимний цветок. Благородная женщина, сидящая рядом с тобой, должна согреть свой скептицизм любовью. И вера в ней расцветет.

– Ты, вероятно, много общаешься там с поэтами, Генри, – заметила Бланш. – Но сам-то ты прежде всего инженер. Выражайся точнее.

Затем она издала типично мужской смех, и снова прозвучал голос Генри:

– Ты бываешь излишне напориста, Бланш. Спроси ее, знает ли она, что это за люди.

Мадам Бланш обратилась к мисс Рейнберд:

– Эти люди вам знакомы?

Та, уже приспособившись к необычным обстоятельствам, ответила:

– Я знаю, кем они были. Но не могу сказать, кто это такие сейчас.

– Ты слышал ответ, Генри, – произнесла мадам Бланш.

– Примерно этого я ожидал. Объясни ей, что людской эгоизм слабее стремления к справедливости. Впрочем, ей известно. Поэтому к тебе и обратилась. Передай, что оба желают свершения справедливости, но не могут ничем помочь, пока она сама не готова к этому. Пусть усвоит: только семья, возглавляемая мужчиной, имеет право назваться семьей в полном смысле слова.

Мадам Бланш повернулась к мисс Рейнберд:

– Вы понимаете, о чем говорит Генри?

– Разумеется. Я наизусть знаю все банальности…

Генри расхохотался устами мадам Бланш, а мгновенная смена женского голоса на мужской так поразила мисс Рейнберд, что она растерялась и даже испугалась. Ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы представление скорее закончилось.

– Почему они уходят, Генри? – спросила Бланш. – Они отвернулись друг от друга.

Тот принялся торжественно вещать:

– Они не смотрели друг на друга с самого начала. Мы обладаем любовью и пониманием. В нашей власти дотянуться до чего-то важного в прежней жизни. Но нам не дано ничего изменить в человеческом сердце. Я инженер и мог когда-то протянуть трубопровод для воды на тысячи миль, чтобы заставить цвести безжизненную пустыню. Но ни я, ни кто другой не может внушить кому-то в вашем мире любовь, как если бы он просто чиркнул спичкой и повернул газовый кран.

Мадам Бланш усмехнулась:

– Ты отстал от реальности, Генри. Мы давно пользуемся электричеством.

– От старых представлений отвыкнуть трудно, – отозвался он. – Как и отказаться от предубеждений.

Мисс Рейнберд заметила дрожь, пробежавшую по плечам мадам Бланш, словно она оказалась под потоком ледяного ветра.

– Мужчина ушел, Генри. Почему задержалась женщина?

– Любовь гирями повисла на ее ногах, Бланш. Две любви. Та, что она отдала, и та, которую убила.

Мадам Бланш повернулась к мисс Рейнберд:

– Вам это понятно?

– Да, – тихо ответила та. Затем она внезапно уронила голову на грудь и добавила, почти задыхаясь: – Попросите его сказать ей… Передать ей… О нет! О нет!

Она отчаянно боролась с собой, чтобы не разрыдаться. И эта борьба рвала ей душу.

– От слез пустыня в сердце может покрыться цветами, – заявил Генри. – До свидания, Бланш… До свидания…

– До свидания, Генри, – эхом повторила мадам Бланш.

Мисс Рейнберд сидела, пытаясь успокоиться. Она подняла голову и увидела, что мадам Бланш с комфортом откинулась в кресле, но глаза ее были закрыты. Руки медленно поднялись и снова ухватились за бусы. Она еще долго сидела с закрытыми глазами, и мисс Рейнберд, уже контролировавшая свои эмоции, решила, что она уснула.

– С вами все в порядке, мадам Бланш? – спросила она.

Та разомкнула веки и улыбнулась. Она глубоко вздохнула и воскликнула:

– Боже милостивый! Что это было? У меня такое ощущение, словно меня измочалили. Вы не будете возражать, если я… – Она взглядом указала на серебряный поднос с графином хереса.

– Разумеется, нет. – Мисс Рейнберд поднялась и налила херес им обеим.

Какое-то время они сидели молча, потягивая вино. Потом мисс Рейнберд спросила:

– Вы помните, что произошло?

Бланш покачала головой:

– Нет, не помню. Знаю только, что Генри наверняка был здесь. Он всегда оставляет меня в таком состоянии, если его действительно что-то глубоко трогает. – Она рассмеялась. – Вы не поверите, но мне порой хочется убедиться, не осталось ли на моем теле синяков. Он человек открытый и прямой, хотя иногда говорит напыщенно.

– И вы не помните ни единой подробности?

– Нет, мисс Рейнберд. Генри намеренно отключает меня. Он очень сдержанный и скрытный. Вам это хоть чем-то помогло?

Мисс Рейнберд допила остатки хереса и пристально посмотрела на Бланш. Она находилась под сильным впечатлением от сеанса, но отнюдь не была легковерной старой дурочкой. Да, она готова признать, что в мире существуют явления, о которых ей ничего не известно. «Есть многое на свете, друг Горацио…» Но прежде чем мисс Рейнберд согласилась бы принять нечто новое, его следовало продемонстрировать наглядно, не оставив места сомнению. В данном случае сомнения не развеялись окончательно. Мадам Бланш могла действительно впасть в транс медиума, а потом честно заявить, что ничего не помнит. Но мозг и память даже в состоянии транса функционировали подобно тому, как если бы это был всего лишь сон, хотя и на ином уровне. Мисс Рейнберд слышала о возможностях телепатии. Уже накопилось много данных научных исследований, подтверждавших существование подобного феномена. Люди необъяснимым образом улавливали чужие мысли и душевные порывы. И насколько она знала, кое-кто из обладателей таких способностей использовал их, чтобы дурачить людей.

А потому она нарочито небрежно сказала:

– Вероятно, мадам Бланш, вы многое узнали обо мне и о моей семье от миссис Куксон.

– Да, конечно, – с улыбкой ответила Бланш. – Порой болтовню миссис Куксон невозможно остановить. Она рассказала мне, кто вы такая и что у вас были старший брат и младшая сестра, которые умерли. По ее словам, вы были очень привязаны к сестре, а вот к брату… вы не питали теплых чувств. Вот, собственно, и все, мисс Рейнберд.

Ида Куксон была, разумеется, сплетницей. Но, если разобраться, особых поводов для сплетен они ей не давали. Если говорить о репутации Шолто, то она ни для кого не составляла тайны. А случившееся с Гарриэт осталось тщательно охраняемым семейным секретом для всех. Ида Куксон не могла ничего об этом знать. И уж совершенно точно, никто не догадывался, что именно Гарриэт тревожила миссис Рейнберд во снах. Двое людей, стоявшие на большом удалении друг от друга… Несомненно, по разные стороны безбрежного небесного пространства. И они не желали сближаться, не соглашались на общение друг с другом, если она не выполнит своего долга – пусть ценой невероятного унижения и дискомфорта для себя – и не удовлетворит слезливых и мелодраматических просьб Гарриэт. А ведь если бы Гарриэт умела отстаивать свои права как личности много лет назад, мисс Рейнберд не пришлось бы выносить всей этой глупости, а напротив нее не сидела бы вульгарная, пухлая, перезрелая красотка мадам Бланш с сочувствующей улыбкой на лице! Не помнит она ничего… Нонсенс! Она попросту устроила здесь… Да, назовем это прямо – устроила спектакль, основанный на крупицах собранных фактов и, надо отдать этой даме должное, на превосходном знании человеческой психологии. А ее Генри… Более претенциозных пошлостей с намеком на поэтичность мисс Рейнберд давно не слышала.