Едва уловимая ирония в голосе отца о многом сказала Иштвану. О том, к примеру, скольких сил и денег стоило отцу пожизненное заключение, на которое обрекал себя Ланс. Без сомнения, решение, принятое кланом, к которому принадлежал председатель Лицензионного комитета Вансеи, было непростым, но очень выгодным: с одной стороны, под почетной маской патриотизма теперь легко можно было скрыть неприглядный образ жизни одного из членов клана, торчавшего у всех, как кость в горле, а с другой получить кучу денег. Карьера Ланса подходила к своему бесславному концу, и предложение Дронта было для него просто спасением. Как и для самих Дронтов.

— Я люблю тебя, отец, — сказал Иштван. — Береги себя.

Скальда вызвали по срочной связи. Махнув Иштвану рукой, он куда-то ушел.

С давно забытым чувством эйфории Иштван включил табло тотализатора, пощелкал кнопками, и лицо его покрылось капельками пота. Хайц выставил в качестве главной ставки шестьдесят миллионов кредиток. Зрители тоже сошли с ума. Они словно забыли, что крысы номер двести тринадцать больше не существует. И откуда, интересно, у них такие деньги?!

Он связался с административной группой бегов, чтобы выяснить обстановку. Переданные ему новости были странными и пугающими: Хайц прошел в жокейскую кабину и послал охрану в зоомагазин на территории крысотрона. Не прошло и пяти минут, как в коробке с прозрачной крышкой ему доставили нового участника крысиных бегов, серого, средних размеров самца.

Иштван смотрел, как деликатно зажатую механическими створками крысу маркирует автомат, нанося на спину ненавистный двести тринадцатый номер, и его все сильнее охватывала тревога.

Он щелкнул кнопкой и равнодушным голосом спросил:

— Каков объем ставок?

Управляющий финансовой частью не сразу смог ответить, его трясло.

— Четыре миллиарда галактических кредиток…

— И все деньги переведены на наш счет? — не поверил Иштван.

— Стопроцентно… Из банков Даррада…

Пытаясь осмыслить эту цифру, они тупо смотрели друг на друга, пока Иштван не догадался отключить связь.

Бега начались. Крыса господина Хайца прошла на третий уровень, успешно преодолела четвертый и оказалась на пятом, самом важном, вместе с еще тремя участниками.

Весь пятиминутный перерыв, что делался между забегами на уровнях, Иштван просидел, обхватив голову руками и стараясь ни о чем не думать. Потом он отключил все средства связи, позволяющие добраться до него — кроме личного номера — запер дверь кабинета и завороженно уставился на экран.

Серая крыса бежала по лабиринту, в котором уже заблудились остальные трое участников. Путь указывали светящиеся стрелки на потолке. Там, где крысу подстерегала ловушка, стрелка заканчивалась восклицательным знаком и нужно было вернуться немного назад, чтобы юркнуть в боковой проход. До финальной точки крысе осталось преодолеть всего две ловушки. Иштван вспомнил, как потешались техники-дизайнеры, когда он ставил в плане эти жирные восклицательные знаки. Он и сам смеялся, говоря, что это очень поможет бедным крыскам найти дорогу к главному призу…

Все зрители встали в своих кабинах, с каким-то ожесточением на лицах ожидая триумфа Даррада. Когда крыса вышла на шестой уровень и под торжественную музыку в прозрачном шаре ее вознесли вверх, зрители не бесновались от радости — они молча все, как один, принялись что-то петь. По торжественности лиц Иштван понял, что они поют гимн родной планеты…

Телефон с его личным номером звонил безнадежно-давно. Иштван не слышал его. Опустив руки вдоль туловища и выпрямившись в кресле, будто в спину ему вогнали кол, он сидел неподвижно, уставясь в одну точку на экране. Он смотрел на мерзкую крысиную морду, которая скалилась так же нагло и вызывающе, как и в его ночных кошмарах…

Телефон наконец смолк. Очнувшись, Иштван набрал номер, выслушал и, еле переставляя ноги, побрел к выходу.

Детектив выбежал на площадь. Маленькая сгорбленная фигурка Иштвана виднелась далеко впереди. Он был один среди огромного пустынного пространства — побежденные всегда одиноки…

— Человек с синим лицом не давал мне покоя, Иштван! Помните, что я ответил, когда вы сказали мне о нем? — горячо заговорил Скальд, догнав юношу.

— Мой отец… умер, господин Икс… — через силу произнес Иштван, прикрывая ладонью глаза, полные слез. — Оставьте меня. — Он, шатаясь, побрел к своему автомобилю.

— Мне очень жаль… простите… — ошеломленно пробормотал Скальд, потом бросился следом, на ходу дергая Иштвана за рукав и пытаясь привлечь его внимание. — Простите меня… Но сейчас для нас дорога каждая секунда… "В галактике много интересного" — вот что я ответил вам тогда! — торопливо и возбужденно говорил он.

— Уйдите… — Иштван отмахивался от Скальда, как от назойливой мухи. Водитель уже распахнул дверцы автомобиля.

— Вы не уедете, пока не выслушаете меня, Иштван! Потому что я понял… понял, кто главный… Эта серая крыса хромает, чтоб ей!.. Главный — это жокей! Я понял это!

Больной взгляд Иштвана на мгновение прояснился. Он с жалостью посмотрел на Скальда.

— Поедемте со мной в больницу… Вам там поставят укол, — дружески предложил он.

Скальд лихорадочно обшарил свои карманы и протянул Иштвану сложенный вчетверо листок бумаги и ручку.

— Подпишите — и можете ехать!

— Что это?

— Подтвердите, что я представляю ваши интересы и действую в соответствии с вашими намерениями.

Иштван снова потерял нить разговора — взгляд его потускнел, а плечи согнулись. Детектив в сильном волнении схватил его за лацканы пиджака.

— Мы размажем их по стенке, — глядя Иштвану прямо в глаза, с нажимом произнес он. — Теперь я знаю, как они это все проделали. Подпишите!

8.

Навсегда сомкнув веки, Лоренцо Дронт, облаченный в строгий синий костюм, лежал на усыпанной цветами широкой больничной кровати. Тайна, открывшаяся ему, отделяла его от остальных, живущих. Она уже почти стерла с его некрасивого, грубо вылепленного лица следы смятения последних нелегких минут и примирила со всем миром, в котором он больше не захотел оставаться.

Встретив Иштвана, Лизатилус тихим голосом сообщил ему, что господин Дронт отказался от реанимационных мероприятий и запретил производить замораживание его тела. При последнем волеизъявлении господина Дронта присутствовали еще четыре врача и больничный юрист. При желании, сказал Лизатилус, господин Иштван может увидеть последние минуты жизни своего отца в записи. Иштван бросил на него дикий взгляд и попросил проводить к отцу.

Как каменный, он присел на краешек кровати и прикоснулся к холодной безучастной руке. Впервые отец никак не прореагировал на его присутствие, и эта его противоестественная отрешенность сказала Иштвану о том, что в свои девятнадцать лет он остался совсем один. Никакой обиды на отца за это у него не было — только горький протест перед несправедливостью и быстротечностью жизни, который он должен был как-то выразить.