Он низко наклонился в седле и ударил по мячу под шеей пони, изо всех сил ударил деревянным молотком, и мяч поднялся по пологой дуге — белое пятно на голубизне летнего неба.

Грохот копыт перекрыли аплодисменты с веранды клуба и из кресел под разноцветными зонтиками; аплодисменты усилились, когда зрители поняли, что Дерек Хант предвидел этот удар.

Он шел галопом на Саладине, не подгоняя его. Саладин — рослый пони — наклонил злобную уродливую голову, следя за полетом мяча, его слишком большие ноздри расширились так, что красные слизистые оболочки сверкнули, как знамя. Глаза, следящие за мячом, закатились под крупный лоб, придав лошади дикий, полубезумный вид. Саладин той пестрой серо-гнедой масти, которую никакая скребница не заставит блестеть, а копыта у него как у ломовой лошади.

Он поднимал их неуклюже, зато так быстро, что опережал пони аргентинца, скакавшего рядом.

Дерек сидел на Саладине, словно в кресле — хлыст свисает с запястья, черная каска натянута на уши и крепко завязана под подбородком. Живот выпирал из-за пояса брюк, руки, длинные и толстые, как у шимпанзе, поросли густыми рыжими волосами. Кожа усеяна веснушками, а между веснушками красная, словно ее обварили кипятком. Лицо того же красного цвета, с синюшным оттенком, как у старого пьяницы. Дерек сильно потел.

Пот, словно утренняя роса, блестел на его лице и капал с подбородка. Хлопчатая фуфайка с короткими рукавами словно побывала под тропическим ливнем. Она липла к широким, медвежьим плечам и так натянулась над выступающим брюхом, прозрачная от влаги, что даже с боковой линии можно было рассмотреть темное углубление в центре живота.

При каждом толчке, когда копыта Саладина ударялись о жесткую землю, массивный зад Дерека Ханта в плотно обтягивающих белых брюках вздрагивал в седле, как желе.

Два аргентинца скакали по полю наперерез, чтобы подрезать его, красивые смуглые всадники, ловкие, как кавалерийские офицеры, неслись во весь опор и возбужденно кричали по-испански. Дерек усмехнулся в рыжие усы: мяч кончил свой долгий полет и ударился о землю.

— Боже, — протянул один из членов клуба, стоявший на ступеньках, — самая уродливая лошадь во всем христианском мире!

И он поднял стакан с розовым джином, приветствуя Саладина.

— А на спине у него самый уродливый гандикапер, — согласился щеголь рядом с ним. — Бедняги даго должны каменеть при одном взгляде на него.

Саладин и первый номер аргентинцев оказались в месте падения мяча одновременно. Аргентинец приподнялся в седле, чтобы перехватить мяч, его белые зубы сверкали под черными тонкими усиками, гладкие загорелые мышцы предплечья напряглись, готовые к наклону вперед; прекрасная гладкая лошадь повернулась по линии броска, проворная и быстрая, как хорек.

И тут произошло нечто удивительное. Дерек Хант сидел на своем пони неподвижно, и никто не мог заметить, брался ли он за повод и дергал ли, заставляя Саладина повернуть зад. Но пони аргентинца отскочил так, словно налетел на гранитный холм, а всадник перелетел через его голову, мгновенно перейдя от прекрасной уравновешенной посадки к смятенному падению с размахиванием руками; он тяжело ударился о землю в облаке красной пыли и покатился, выкрикивая бессильные протесты всему миру и небу.

Дерек слегка наклонился и деревянным молотком с бамбуковой рукоятью поддел мяч — легким, едва заметным движением. Мяч покорно опустился перед головой Саладина.

Мяч подскочил раз, другой, потом послушно подставился под следующий удар и запрыгал по полю. Четвертый номер аргентинцев свернул справа с грацией нападающей львицы, и над полем пронесся рев толпы, подгоняя его, заставляя бросить вызов. Он выкрикивал дикие проклятия на испанском, и его глаза возбужденно горели.

Дерек быстро переложил молоток из правой руки в левую и ударил прыгающий мяч справа, заставляя аргентинца увеличить угол перехвата.

Когда мяч опускался, Дерек внезапно подрезал его: мяч высоко взлетел над головой аргентинца.

Дерек сказал: «Ха!», но негромко и коснулся боков Саладина коленями. Рослый уродливый пони вытянул шею и пустился вскачь, а Дерек чуть изменил посадку, помогая ему.

Они пронеслись мимо аргентинца, как будто тот действительно окаменел, и оставили его за собой, подхватив мяч. Удар! Удар! Еще удар, и Дерек прошел точно по центру между короткими столбами ворот, потом повернул и поскакал назад, к начальной линии.

Смеясь так, что колыхался обширный живот, Дерек перекинул ногу через голову Саладина и соскочил на землю, позволяя пони уйти к конюхам.

— На следующий период возьму Сатану, — крикнул он низким пропитым голосом.

Буря Кортни видела, как он подходит, и знала, что будет дальше. Она хотела подняться, но она стала медлительной и неуклюжей, ребенок в животе приковывал ее к месту, как каменный якорь.

— Поцелуйчик для бедняги! — крикнул Дерек и ухватил ее длинной, волосатой, красной, словно обваренной, рукой. Холодный пот с его лица вымазал ей щеку, и пахло от него кислым пивом и лошадьми. Он поцеловал ее в губы прямо перед Иреной Личарс, четырьмя другими девушками, ухмыляющимися конюхами и всеми гостями на веранде.

В отчаянии она подумала, что сейчас ее стошнит. Едкий рвотный запах в горле — ее едва не вырвало при всех.

— Дерек, в моем положении! — отчаянно прошептала она, но он облапил ее одной рукой, а другой взял бутылку пива с подноса, принесенного слугой в белом клубном пиджаке и, не обратив внимания на стакан, стал пить прямо из горлышка.

Она попыталась вырваться, но Дерек с его невероятной силой легко удерживал ее. Потом громко рыгнул, выпуская газ.

— Поцелуйчик для бедняги! — снова закричал он, и все рассмеялись, как придворные над ужимками королевского шута.

— Добрый старый Дерек!

— Он сам себе закон, старина Дерек!

Он отбросил пустую бутылку.

— Сбереги ее до моего возвращения, женушка! — рассмеялся он, взял ее огромной красной рукой за разбухшую грудь и больно сжал. Буря похолодела, она ослабела и дрожала от унижения и ненависти.

У нее и в прошлом случались задержки, поэтому она не тревожилась, пока в ее дневнике не появился второй пробел. Она собиралась сказать об этом Марку, но это произошло как раз перед их расставанием. Тем не менее Буря надеялась, что все само собой образуется, но проходили недели, и сознание невероятности случившегося начало мало-помалу проникать в ее замок из золота и слоновой кости. Такое случается с другими, с обычными девушками-работницами, но не может произойти с Бурей Кортни. Для молодых леди вроде Бури существуют особые правила.

Когда уже не оставалось никаких сомнений, первый пришедший ей в голову человек, к которому следовало обратиться, был Марк Андерс. Паника вонзила в ее сердце жгучие маленькие шипы, и ей захотелось броситься к нему на шею… Но этот порыв остановила сатанинская гордость Кортни. Он первым должен прийти к ней. И прийти на ее условиях, решила Буря; она не будет менять правила, которые составила для себя. Хотя, даже несмотря на отчаяние, в груди у нее сжималось, а ноги подкашивались и начинали дрожать, когда она думала о Марке.