Газин Фейдулла (1816—?) — реальное лицо, арестант Омского острога. Прибыл на каторгу из Сибирского линейного батальона № 3 8 марта 1848 г. (почти за 2 года до Достоевского) на шесть лет (плюс 1000 ударов шпицрутенами) за нарушение воинской дисциплины и кражи.

Генерал («Двойник»)

Начальник департамента, в котором служит Яков Петрович Голядкин — важный господин в чёрном фраке со звездой и с ослепительным бликом на лакированных сапогах. К «его превосходительству» Голядкин пробился, несмотря на сопротивление лакеев, довольно поздним вечером, надеясь найти защиту от агрессии Голядкина-второго, но с удивлением и горечью обнаружил, что его двойник уже находится среди гостей генерала и с ним уже на весьма короткой ноге.

Генерал («Игрок»)

Отставной русский генерал, 55-ти лет, вдовец, живущий в отеле на немецком курорте Рулетенбурге со своим семейством — сестрой Марьей Филипповной, падчерицей Полиной, малолетними детьми Мишей и Надей, и в доме которого Алексей Иванович служит учителем. Генерала все считают «богатейшим русским вельможей», но на самом деле имение его разорено, он живёт займами и вместе с окружающими его французами-авантюристами красавицей Бланш и маркизом Де-Грие, ожидает наследства от якобы смертельно больной московской «бабушки» — Тарасевичевой. Генерал полностью во власти Де-Грие, который «действительно выручил прошлого года генерала и дал ему тридцать тысяч для пополнения недостающего в казённой сумме при сдаче должности», и «генерал весь у него в закладе, всё имение — его, и если бабушка не умрёт, то француз немедленно войдёт во владение всем, что у него в закладе». Кроме того генерал безумно влюблён в mademoiselle Blanche и, получив-таки наследство, женится на ней, окончательно забывает и Россию, и детей родных, уезжает в Париж, где вскоре и умирает, подарив-отписав предварительно француженке всё своё состояние.

Герценштубе

«Братья Карамазовы»

Скотопригоньевский доктор. «Это был семидесятилетний старик, седой и плешивый, среднего роста, крепкого сложения. Его все у нас в городе очень ценили и уважали. Был он врач добросовестный, человек прекрасный и благочестивый, какой-то гернгутер или “моравский брат” (Религиозные секты, ориентированные на нравственное усовершенствование людей, всеобщее примирение. — Н. Н.) — уж не знаю наверно. Жил у нас уже очень давно и держал себя с чрезвычайным достоинством. Он был добр и человеколюбив, лечил бедных больных и крестьян даром, сам ходил в их конуры и избы и оставлял деньги на лекарство, но при том был и упрям как мул. Сбить его с его идеи, если она засела у него в голове, было невозможно. <…> Надо прибавить, что он говорил по-русски много и охотно, но как-то у него каждая фраза выходила на немецкий манер, что впрочем никогда не смущало его, ибо он всю жизнь имел слабость считать свою русскую речь за образцовую, “за лучшую, чем даже у русских”, и даже очень любил прибегать к русским пословицам, уверяя каждый раз, что русские пословицы лучшие и выразительнейшие изо всех пословиц в мире. Замечу ещё, что он, в разговоре, от рассеянности ли какой, часто забывал слова самые обычные, которые отлично знал, но которые вдруг почему-то у него из ума выскакивали. То же самое впрочем бывало, когда он говорил по-немецки, и при этом всегда махал рукой пред лицом своим, как бы ища ухватить потерянное словечко, и уж никто не мог бы принудить его продолжать начатую речь, прежде чем он не отыщет пропавшего слова…»

Герценштубе лечит Лизу Хохлакову, Смердякова, Илюшечку Снегирёва, Ивана Карамазова, да и всех других жителей Скотопригоньевска, нуждающихся в лечении (а таковых в этом городке было большинство). Кроме того он был вместе с приезжим знаменитым доктором и молодым врачом Варвинским приглашён на суд по делу Дмитрия Карамазова в качестве эксперта и одновременно свидетеля, что, к слову, являлось судебной ошибкой (по мнению исследователей, специально допущенной Достоевским): «Впрочем доктор Герценштубе, спрошенный уже как свидетель, совершенно неожиданно вдруг послужил в пользу Мити. Как старожил города, издавна знающий семейство Карамазовых, он дал несколько показаний весьма интересных для “обвинения”, и вдруг, как бы что-то сообразив, присовокупил:

— И однако бедный молодой человек мог получить без сравнения лучшую участь, ибо был хорошего сердца и в детстве и после детства, ибо я знаю это. Но русская пословица говорит: “Если есть у кого один ум, то это хорошо, а если придет в гости ещё умный человек, то будет ещё лучше, ибо тогда будет два ума, а не один только”…

— Ум хорошо, а два — лучше, — в нетерпении подсказал прокурор, давно уже знавший обычай старичка говорить медленно, растянуто, не смущаясь производимым впечатлением и тем, что заставляет себя ждать, а напротив, ещё весьма ценя своё тугое, картофельное и всегда радостно-самодовольное немецкое остроумие. Старичок же любил острить…» И далее чувствительный старичок доктор рассказывает умилительную историю о том, как однажды, когда он сам ещё был «молодым человеком сорока пяти лет», он купил маленькому Мите Карамазову, «заброшенному ребёнку», фунт орехов, а тот на всю жизнь запомнил этот «фунт орехов»: «И вот прошло двадцать три года, я сижу в одно утро в моём кабинете, уже с белою головой, и вдруг входит цветущий молодой человек, которого я никак не могу узнать, но он поднял палец и смеясь говорит: “<…> Я сейчас приехал и пришёл вас благодарить за фунт орехов; ибо мне никто никогда не покупал тогда фунт орехов, а вы один купили мне фунт орехов”. И тогда я вспомнил мою счастливую молодость и бедного мальчика на дворе без сапожек, и у меня повернулось сердце, и я сказал: “Ты благодарный молодой человек, ибо всю жизнь помнил тот фунт орехов, который я тебе принёс в твоём детстве. И я обнял его и благословил. И я заплакал. Он смеялся, но он и плакал… ибо русский весьма часто смеется там, где надо плакать. Но он и плакал, я видел это…» И повествователь констатирует: «Как бы там ни было, а анекдотик произвёл в публике некоторое благоприятное впечатление…»

Фамилия добряка доктора забавно перекликается с фамилией А. И. Герцена и произведена от немецких слов «Herz» (сердце) и «Stube» (комната): по смыслу что-то вроде — домашний, ласковый (сердечный) человек.

Гимназист

«Бесы»

Один из «наших». Хроникёр, перечислив участников сходки-собрания «заговорщиков» в главе «У наших», об этом персонаже сообщает: «И, наконец, в заключение один гимназист, очень горячий и взъерошенный мальчик лет восемнадцати, сидевший с мрачным видом оскорблённого в своём достоинстве молодого человека и видимо страдая за свои восемнадцать лет. Этот крошка был уже начальником самостоятельной