Снаружи по-прежнему завывал ветер, и град по-прежнему стучал в окно, но самочувствие вроде бы стало получше. Да, точно получше. Температура прошла или почти прошла. Горло болело, суставы ломило, но уже не так сильно, как вчера вечером, когда он был уверен, что отдаст концы. Умер от воспаления легких на хреновой дороге – так написали бы в некрологе.

Он был в одних трусах, вся остальная одежда валялась на полу. Он совершенно не помнил, как раздевался. Теперь он оделся и спустился вниз. Пожарил яичницу из четырех яиц и на этот раз съел все до крошки, запивая каждый кусок апельсиновым соком. Не натуральным, а восстановленным из концентрата – других в «Большом 90» просто не водилось, – но холодным и вкусным.

Он задумчиво разглядывал письменный стол. Наверное, стоит попробовать поработать? Может быть, не на ноутбуке, а на папиной пишущей машинке – чтобы поберечь заряд батареи? Но, составив в раковину грязную посуду, он снова поднялся в спальню, лег в постель и проспал почти до трех часов дня.

Когда Дрю проснулся во второй раз, за окном по-прежнему бушевала буря, но его это ничуть не печалило. Он чувствовал себя почти отлично. Хотелось чего-нибудь съесть – например, сэндвич с сыром и колбасой – и засесть за работу. Шериф Аверилл придумал отличный план, чтобы обмануть приезжих головорезов, и этому плану пора было воплощаться в жизнь. Теперь, когда Дрю чувствовал себя отдохнувшим и почти здоровым, ему не терпелось все это записать.

Спускаясь по лестнице, он заметил, что коробка с игрушками опрокинута набок и половина ее содержимого вывалилась на ковер. Наверное, он сам ее и опрокинул, когда вчера в забытьи пошел спать. Дрю наклонился, чтобы собрать игрушки перед тем, как садиться работать, и застыл, держа в одной руке фрисби, а в другой Тянучку-Армстронга. Рядом с полуголой Барби лежала плюшевая крыса.

Когда он поднял ее с пола, кровь застучала у него в висках. Наверное, он все-таки еще не окончательно выздоровел. Дрю сжал крысу, и она издала слабый, тоненький писк. Просто игрушка, но жутковатая, если вспомнить вчерашний сон. И кто вообще покупает ребенку игрушечных крыс, когда в той же коробке лежит вполне милый (хоть и одноглазый) плюшевый медвежонок?

На вкус и цвет товарищей нет, подумал он и закончил любимую мамину фразу, но уже вслух:

– Сказала старая дева, целуя корову.

Может быть, в самый разгар лихорадки он увидел эту плюшевую крысу, и она отложилась где-то в его воспаленном сознании, а потом приснилась ему? Очень даже возможно. Почти наверняка так и было. Да, Дрю не помнил, перебрал ли он все игрушки до самого дна коробки, но это еще ничего не значит; он даже не помнил, как раздевался и ложился спать.

Он сложил игрушки в коробку, заварил чай и уселся работать. Поначалу его терзали сомнения и даже страхи, но после нескольких первых оплошностей дело пошло на лад, и он оторвался от пишущей машинки, только когда стало слишком темно, чтобы печатать без лампы. Девять страниц, причем очень даже хорошего текста.

Чертовски хорошего текста.

24

Буря по имени «Пьер» бушевала не три, а целых четыре дня. Иногда ветер и дождь затихали, но потом начинались опять. Иногда где-то падало дерево, но уже не так близко к дому, как то, что пробило крышу сарая. Это ему не приснилось. Во дворе и вправду упало дерево: огромная старая сосна. Она почти не задела «шевроле», но все-таки сбила боковое зеркало с пассажирской стороны.

Дрю почти ничего вокруг не замечал. Он работал, обедал, ложился вздремнуть после обеда и снова работал. Время от времени на него нападал приступ чихания, время от времени он думал о Люси и детях, но думал нечасто. Он знал, что это эгоистично, но ему было уже все равно. Теперь он жил в Биттер-Ривер.

Периодически он делал паузы в ожидании, когда придет верное слово (как предсказания в окошке «Волшебного шара», который был у него в детстве), периодически поднимался из-за стола и ходил кругами по комнате, пытаясь придумать плавные переходы от одной сцены к другой, но паники не было. Не было безысходности. Он знал, что слова непременно придут, и они приходили. Он бил без промаха, с любой позиции. Теперь он печатал на старой папиной пишущей машинке, стучал по клавишам до тех пор, пока пальцы не начинали болеть. Но эта боль не мешала ему работать. Он вынашивал в себе эту книгу с того самого дня, когда у него родился первый замысел; теперь уже книга его подхватила и понесла за собой.

Понесла с ветерком.

25

Они сидели в сыром подвале, освещенном лишь керосиновой лампой, которую шериф нашел наверху. Сидели вдвоем, Джим Аверилл и Энди Прескотт. В красно-оранжевом свете лампы парнишка казался совсем-совсем юным, не старше четырнадцати. И уж точно не был похож на того полупьяного, полубезумного юнца, застрелившего девушку на глазах у всего салуна. Аверилл подумал, что зло – очень странная штука. Очень странная и очень хитрая. Оно тайком пробирается в голову к человеку, как крыса пробирается в дом, сжирает все, что хозяин не спрятал по глупости или из лени, а потом исчезает, набив себе брюхо. И что же осталось, когда крыса-убийца ушла из Прескотта? А вот он и остался. Испуганный мальчик. Он говорит, что не помнит, что сделал, и Аверилл ему верит. Но все равно парня повесят.

– Который час? – спросил Прескотт.

Аверилл посмотрел на свои карманные часы:

– Почти шесть. На пять минут больше, чем было, когда ты спрашивал в прошлый раз.

– А суд назначен на восемь?

– Да. Когда отъедем от города где-то на милю, один из моих людей

Дрю остановился, глядя на лист, заправленный в машинку. Поперек листа лежала полоска солнечного света. Дрю поднялся из-за стола и подошел к окну. Сквозь разрыв в тучах проглядывал кусочек голубого неба. Кусочек совсем небольшой, хватит только на то, чтобы пошить пару спецовок, как сказал бы папа, но он становился все больше и больше. И еще Дрю услышал характерный звук, слабый, но легко узнаваемый: рррррр бензопилы.

Он надел старую куртку и вышел наружу. Звук стал громче, но все равно был далеко. Дрю прошел через усыпанный упавшими ветками двор, направляясь к разрушенному сараю. Папина ручная пила лежала под обломками рухнувшей стены, и Дрю удалось ее вытащить. Пила была двуручной, но Дрю подумал, что справится и в одиночку, если дерево, упавшее на дорогу, будет не слишком толстым. И не геройствуй, сказал он себе. Если не хочешь снова свалиться с температурой.

Тут он подумал, что, может быть, стоит вернуться в дом и продолжить работу вместо того, чтобы ломиться навстречу кому-то, кто пробивает себе дорогу сквозь бурелом. Еще вчера или позавчера он бы именно так и сделал. Но теперь все изменилось. Перед глазами возникла картина (в последнее время такие мысленные картины приходили к нему постоянно), которая заставила его улыбнуться: игрок, проигравшийся в пух и прах, подгоняет крупье, чтобы тот быстрее сдавал карты. Он уже не таков, слава богу. Книга его дождется. Можно заняться своими делами, и она никуда не денется. И здесь, в лесу, и дома в Фалмуте можно прерваться в любой момент, а потом совершенно спокойно возобновить прерванную работу.