Вся сумма свидетельств о ситуации, в которой принималось решение судьбы горцев, делает этот рассказ правдоподобным. Мы помним, в каком катастрофическом состоянии находились российские финансы, а стало быть, и экономика вообще. Александр II представлял себе, сколько еще человеческих и финансовых жертв потребует военная операция по усмирению черкесов, и, естественно, не обладая специфическим «кавказским патриотизмом», особой «кавказской идеологией» — в отличие от Барятинского и Милютина, не имея личных счетов с горцами — в отличие от Евдокимова, он искал наименее болезненные пути разрешения конфликта.

Из вышесказанного ясно, что реализовавшийся трагический для адыгов исторический вариант не был неизбежен и детерминирован. Черкесия, черкесская цивилизация имела шансы сохраниться — в границах Российской империи — при всех издержках этого положения.

Сохранить прежний статус горцам не удалось бы в любом случае, но перед обеими сторонами конфликта — нападающей и защищающейся — стоял выбор: медленный и сложный процесс сближения или одномоментная акция, радикально меняющая положение вещей.

Состоялся второй вариант — катастрофический для горцев и, в конечном счете, далеко не лучший для России.

Ключевую роль в трагедии адыгов играл, безусловно, граф Евдокимов, человек по-своему глубоко незаурядный.

Ольшевский, близко знавший Евдокимова, оставил краткий, но весьма выразительный очерк его карьеры:

Ольшевский несколько идеализирует ситуацию. Отец Евдокимова, взятый в рекруты из крестьян, «тянул солдатскую лямку» 29 лет и только тогда был за выслугу лет и исправную кавказскую службу произведен в прапорщики. Вряд ли он дослужился до штаб-офицерского чина. Евдокимов родился и вырос в глухих кавказских гарнизонах. Это был его мир. Другого он не знал до зрелых лет.

С детства Евдокимов воспринимал горцев как угрозу, как врагов — явных или тайных, и, несомненно, ненавидел их. Кавказ был его миром. Горцы в общей картине этого мира были лишними.

Это был человек абсолютной суровости, если не сказать жестокости. Тот же Ольшевский рассказывал о действиях Евдокимова на последнем этапе войны на Западном Кавказе:

В командовании Кавказской армии и в Петербурге знали, что Евдокимов не брезгует казенными деньгами, но его яростная боевая энергия, приносившая явные плоды, его истовая, а можно сказать, и фанатическая преданность идее завоевания Кавказа перекрывали в глазах высшей власти эти грехи.

Когда фельдмаршалу Барятинскому говорили о злоупотреблениях Евдокимова, он отвечал:

Если это и апокриф, то весьма точно отражающий логику отношения вышестоящих к Евдокимову, солдатскому сыну, выслужившему не только чин генерала от инфантерии, но графское достоинство.

Беда лишь в том, что и после «замирения» Кавказ продолжал приносить одни убытки…

Фигура Евдокимова символична для последнего этапа Кавказской войны — вытеснения черкесского народа из родных мест. Та жестокость, с которой происходило это вытеснение, не в последнюю очередь определялась ведущей идеей командующего войсками на Западном Кавказе — пространство без горцев.

Здесь нет возможности и надобности подробно описывать сам процесс вытеснения. Лаконичное свидетельство Венюкова, уже приведенное ранее, достаточно красноречиво.

Если обратиться к болезненной сегодня проблеме геноцида, то нужно только представить себе чудовищную реальность исхода черкесов в Турцию, перед которой меркнут все обиды, нанесенные горцами сопредельному русскому населению, и все геополитические соображения.

Большинство черкесов — кроме наиболее знатных и состоятельных, заранее подготовивших свою эмиграцию, — отправлялись в Турцию нищими.

Автор классической работы «Махаджирство и проблемы истории Абхазии XIX столетия» Георгий Дзидзария писал:

Уводить с собой скот не позволяло и русское начальство, да и переправить его в Турцию в любом случае было невозможно.